Вы истопили мне баенку,

Намоете для чужого бережка,

К чужим людям,

К чужим соседушкам,

Ой, меня бедную и горе-горькую,

Что я надумала, да что наделала-то,

Мне бы быть да светлой плачущей,

Дома милого отца да матушки,

Посторонитесь мои соседушки,

дайте поплакать мне горемычной,

покрасоваться-то один да часочек».

Помогала невесте в бане «вожея» и мать. Им предстояло магическими приемами предостеречь ее от возможной порчи и сглаза. На невесту могли одевать пояс из старой рыбацкой сети с завернутыми в неё предметами, считающимися оберегами, - щучьим зубом, черемуховой корой, кусочками красной ткани, толченым стеклом. Носить пояс полагалось шесть недель после венчания. Древним обычаем считается пропускание невесты трижды между ног матери. Действия в бане сопровождались заговорами. Невесту ставили на сковороду и мыли молоком, в другом варианте натирали солью. Молоко и воду, которой ее ополаскивали после натирания солью, собирали на сковороду. Если собирали молоко, то замешивали на нем тесто и пекли пироги, которыми и угощали жениха. Он, «зная, из какого теста приготовлены пироги, все-таки не брезгует, а кушает на здоровье». Также поступали и с соленой водой. На ней разводят тесто для рыбника, угощая жениха и всю его родню. Делалось это с целью завоевать любовь жениха и его родни. Соленая вода и сама сковорода в дальнейшем использовались с магическими целями. У средних вепсов «вожея» ею обливала лошадь, на которой жених и невеста ездили на венчание, чтобы между молодыми была любовь и дружба, у северных вепсов - обрызгивали незамужних девушек. Считали, что она усиливает их привлекательность. На этой же сковороде готовили яичницу и угощали ею молодых, когда они после свадьбы первый раз навещали родных невесты. Отведав яичницы с такой сковороды, молодые должны были жить дружно.

ПРОЩАНИЕ НЕВЕСТЫ С «ВОЛЬНОЙ ВОЛЮШКОЙ

После бани наступал самый драматический момент прощание невесты с «вольной волюшкой», по-вепсски - «vouged voudaine» - «белая (светлая) волюшка». Невесту, закрытую с головой платком (белой скатертью), вели из бани в избу и начинали водить вдоль избы. Если у невесты не было в живых кого-либо из родителей, то её в сенях ждали подруги и она, не заходя в избу, плачем на крыльце приглашала родимого отца (мать) прилететь на свадьбу «хотя бы вольной пташечкой, серой маленькой кукушечкой». Подруги уже в доме плачем извещали невесту, что родимые отец (мать) отказались прибыть и назначали своим поручителем самых близких ей родственников: деда (бабку), крестного отца (мать).

С каждым из родственников, начиная с отца и матери, невеста прощалась, оплакивала предстоящую горькую разлуку, просила не выдавать её «люту ворогу на чужую сторонушку». Приведем плач невесты, обращенный к отцу

Причитание невесты - обращенный к отцу

Kalliz sinä da kazvatajaizem.

Poruciba vouktan voudeizen-se jo,

äjou aigalaze, äjou da norelaze.

Kalliz sinä da kazvatajaizem,

kut sinä racitid

porucita minun vouktan voudeizen-se,

krasnijan da krasoteizen-se?

Kalliz sinä-da kazvatajaizem-se, sinä kazvatid’

i libutid’ i kahtenkumnen voihan da voduden-se.

I kut, rodimijad roditel’ad-se, racititai,

porucitai minun vouktan voudeizen-se

verhize viluihe da armoizihe-ne

äjou aigalaze, äjou da norelaze?

Kut minei linneb kubahtada

i likahtada ičemi čomas da čogeižespei-se,

i kut minei linneb eragata

ičemi čomas da kanzeižespei-se?

Užeske minä kodis, kalliz kazvatajaizem,

eragoitta dei kubahtoitta da siga.

I fatitetai-se da goditetai-se,

i käveleskanden ku minä verhis armoizispei-ni, verhide viluide armoideke-ni.

A side tii i fatitois i zagoditois,

i oli miilamoi ii antta aigalaze ounu raffaze.

Kalliz sinä da kazvatajaizem,

sötei sinä da tatusko,

ka sugita-ske i tazoita minun suukuized hibusuded-ne,

täi ehtalizuu minun jälgmeizuu ehtkouzuu-se,

jälgmeine da kerdeine-se.

I riputa-ske sinä minun vouktaha voudeizehe-se

liihud da jo lenteine-se.

Minun vouged i voudeine-se om jo tälehtalizuu ehtkoizuu,

jälgmeizen ehteizen krasuise i likuise

tiide i comas-se cogeizes-se, i tiide dubovijou da jo laveizuu-se.

Lubimijad tii 1’ubovnijad podruznikcized,

sugitagat-ko i sötatagat i silitagat,

minun suukuized hibusuded-ne jo täi ehtalizuu da ehkoizuu-se.

Ka otkat-ko tii niigude minun vouged

voudeine-se,

i krasuizeitkat i likuizeitkat,

kut i minä krasuizetlin i likuizetlin,

kut i minä sädatelimoi ehtaze celin.

Sugitagat-ko i tazoitagat tii encciks i edeliziks,

I’ubimijad tii I’ubovnijad podruznikeized,

töndutei-ko tii prestolnijile praznikeizile-ni,

kackat-ko tii minun vouged voudeine-se.

Дорогой мой, меня вырастивший,

Поручили белую волюшку-то уже очень рано, очень смолоду.

Дорогой мой, меня вырастивший,

как ты смог поручить мою белую волюшку, красную красотушку-то?

Дорогой мой, меня вырастивший, ты растил и поднимал

двадцать трудных да годочков-то.

И как вы, родимые родители, смогли,

поручили мою белую волюшку-то

чужим холодным ласкам-то так рано и так смолоду?

Как мне будет двинуться и тронуться

из своего красивого да уголочка-то,

и как мне надо будет покинуть свою дорогую семейку-то?

Еще я дома, мой дорогой, меня вырастивший,

а уже покинуть и двинуться отсюда [надо].

И спохватитесь и пожалеете-то,

и стану я ходить в чужих холодных ласках-то,

с чужими холодными ласками-то.

А тут вы и спохватитесь и задумаетесь,

и не надо было отдавать меня так рано в люди.

Дорогой ты, меня вырастивший,

кормилец да батюшка,

так расчеши-ка и пригладь мои шелковые волосики-то,

в этот вечерний мой последний вечерок-то,

последний да разочек-то.

И повесь-ка ты на мою белую волюшку-то короткую да ленточку-то.

Моя белая и волюшка-то в этот вечерний вечерок уже

последний разок красуется и ликуется

в вашем красивом да уголке-то, и на вашем дубовом да полике-то.

Любимые вы любовные подруженьки,

расчешите-ка и пригладьте мои шелковые да волосики-то

уже в этот вечерний да