— Их милость — наш барон фон Ашеберт, в милости у императора ходит! — приосанившись, сообщил Гомерик. — А мой свояк, что в замке его милости конюхом служит, говорил, что скоро мужиков опять на службу брать будут, как в прежние времена. Он про то от самого барона слыхал, когда тот к императору поехал. Мол, господин барон станет тех парней, что покрепче отбирать, оружие им даст, коней. Чтобы баронская дружина больше была. А что, я бы так и послужил! Все лучше, чем в земле ковыряться. В замке, на всем готовом, знай себе ешь-спи, да девок окрестных валяй.

— Ага, а еще тебе ярд железа в пузо воткнуть могут! — хохотнул тот крестьянин, которого я уронил. — В баронскую дружину он хочет!

Вот тут уже совсем интересно. Император собирается восстанавливать баронские дружины и созывать их на службу? А ведь и у Лотов, и у короля Руди (ныне покойного), с рыцарской вольницей потихонечку расправляются, а герцоги-бароны входят в кавалерийские отряды, подчинявшиеся тем командирам, которых назначает король, но уже добрую половину войска составляли наемники. Мы, конечно, в отличие от дворянства за службу хотели денег, но воевали не за страх, а за совесть, и талеры свои отрабатывали до последнего пфеннига. Так, что же теперь? Рыцарь станет приводить с собой полноценный отряд, командовать им. Интересно, а как Его Императорское Величество собирается привлечь баронов? Или, говоря ученым словом, «простимулировать»? Барону, чтобы вывести хотя бы полусотню ратников, понадобится не три деревни, а пять, а то и больше. В сущности, кто такой дружинник, когда он не воюет? Бездельник, которого требуется кормить все тем же крестьянам! Стало быть, нужна земля. И где, спрашивается, император ее отыщет? Допустим, где-нибудь да возьмет. Предположим. М-да, что-то я уже совсем ничего не понимаю! В Ульбурге создалось впечатление, что император начинает подгребать под себя всю власть, лишая вольные города старинных прав и законов, подчиняя их единому правлению. Следующими должны были стать герцоги и бароны, подчинявшиеся императору лишь как «первому среди равных»! Теперь же, получается, сам монарх, начнет станет усиливать своих высокопоставленных подданных, накликая на то место, что сидит у него на троне, излишние проблемы.

И зачем громить университеты? Какая связь? А еще, судя по хитрым рожам пейзан, они о чем-то не договаривают. Крестьяне — народ хитрый, всей правды не скажут.

А у Габриэля глаза уже не блестят, а сверкают. И когда же он успел напиться, зараза?

С утра господин придворный маг выглядел лучше, чем я ожидал. Когда я вошел внутрь, чтобы его разбудить, он уже проснулся, хотя собутыльники «юного господина» спали сном невинных младенцев.

— А вы что, так и не ложились? — поинтересовался маг, ежась от холода и, потрясая головой. Разумеется, никто не удосужился подкинуть хворост в очаг, и огонь благополучно потух.

Вместо ответа я бросил ему его собственный плащ, под которым спал один из пейзан, и не стал объяснять, что провел ночь на улице, рядом с лошадьми, рассудив, что лучше немного померзнуть, чем дышать перегаром.

— Водички нет? — жалобно попросил Габриэль.

— В колодце, — лаконично отозвался я. Сжалившись, сообщил: — Воды я зачерпнул, ведро рядом. Вы сможете сами умыться, или помочь?

Господина мага, словно тетивой подкинуло и он выбежал из хижины. Видимо, вспомнил мою недавнюю «помощь» и не желал повторения. Но все-таки, через несколько минут мы уже продолжили наш путь.

Маг был мрачен и неразговорчив, а мне тоже не очень хотелось с ним разговаривать. Вчера я не стал мешать ему надираться — да и как остановить взрослого человека, пусть он и в образе юнца? Стукнуть рукояткой кинжала по затылку, или связать? Мог бы вчера увязать всех четверых, только зачем? В рот им никто не лил, сами дорвались. Да и маг вел себя прилично — не буянил, волшебством не баловался. Надеюсь, потом он поделиться тем, что удалось узнать у собутыльников (если запомнил, разумеется…).

К Майзену мы приехали засветло и, без остановок, поехали к университетскому городку, отделенного от самой резиденции императора Эльбой. Проезжая по красивому мосту, я невольно покрутил головой, выискивая очередного шойзеля — но, верно, здесь слишком людно для сказочных персонажей.

Проехав дома, трактиры, какие-то сараи, подъехали к самому сосредоточению знаний, отделенного от мира каменной оградой. У ворот дежурили двое. Один — унылый дядька с алебардой, слегка тронутой ржавчиной — явно, из университетской охраны, и юнец в мантии с полосой (стало быть, учится в магистратуре!), в шапочке с серебряной кистью и обнаженной рапирой.

— Приветствую вас! — поднял я вверх правую руку, изобразив мизинцем и указательным пальцами «козу».

— О, брат студиозо! — обрадовано воскликнул студент, отсалютовав мне клинком. — Из какого университета, брат?

— Бакалавр философии Юджин, из святой Каролины! — весело отозвался я, не определившись — какую фамилию мне назвать, потому решил ограничиться только именем. Добавил: — Со мной мой воспитанник, юный барон Габриэль, алчущий прильнуть к знаниям. Моя мантия истлела за давностью лет, а свое кольцо я пропил!

— А кольцо можно пропить? — заинтересовался студент.

Похоже, скоро парень побежит пропивать собственное кольцо бакалавра. К чему внешние атрибуты, если их можно обменять на живительную влагу?!

Я ждал разрешения на проезд, но брат — бакалавр откашлялся, и запел:

— Полно братья горевать!

Нет бессмертья людям!

Чему быть — не миновать!

То и мы там будем!

Делать нечего, пришлось подхватывать:

— Только каждый в свой черед…

А черед — когда же?.

Тут никто не разберет,

Ментор не подскажет[1]!

Допев куплет, я покосился на стража — мол, достаточно? Кажется, я прошел некую проверку, потому что студиозо кивнул, еще раз отсалютовал шпагой.

— Добро пожаловать в университет святого Дитриха Мейзенского! Проезжайте в общежитие. Рады видеть рыцаря, пришедшего на помощь собратьям. Увы, среди выпускников их очень мало!

Обижаться на коллегу я не стал. Напротив, если университет выставил часового, проверяющего приезжих — это хорошо. Ну, кто догадается, что застольная песня — гимн университетов?

Университетские городки строились по единому плану и, я не сомневался, что Дитрих мало чем отличается от Каролины и, потому, поехал прямо. В центре должно находиться «сердце» университета — лекционный зал, представлявший одно огромное помещение под крышей. В свое время говорили, что крыша непременно должна обрушиться внутрь, но его проектировали неплохие архитекторы, и за две сотни лет, что стоял наш «сердечник», он даже не покосился. Собственно, лекционный зал и жилое помещение, где жили преподаватели и студенты, и были изначально университетами. Теперь же, сообразно увеличению количество профессоров и обучающихся, строились новые здания, а старое считалось Главной аудиторией, где читали лекции самые маститые профессора. Жилое здание стало общежитием, где обитали малоимущие студенты. Старшекурсники занимали отдельные комнаты, а младшие в дортуаре.