Еще несколько дней тому назад он дал знать через доверенных лазутчиков всем раджам на юге, чтобы они явились в Пондишери к назначенному им числу; он дал им понять, что к этому времени из Франции будут получены очень важные известия, которые должны изменить весь ход событий и повернуть их навстречу желаниям индусов. В самую последнюю минуту Сердар задумался над тем, хорошо ли он поступает относительно Шейх-Тоффеля-Барбассона, оставляя его в полном неведении о предстоящих событиях, и не оттолкнет ли он этим его от себя. К тому же в данный момент нечего было опасаться измены. Даже в том случае, если капитан «Дианы» способен был продать тайну англичанам, он не успел бы еще подумать об этом, а следовательно, и привести в исполнение.

Мы считаем нужным, однако, сказать, что знаменитый представитель ветви Барбассон-Данеанов не был способен на такую подлость: он имел все качества и все недостатки своих земляков, но никогда не согласился бы съесть кусок хлеба, добытый изменой, и в той же мере любил свое отечество, как ненавидел англичан. Поведение его во время описанного выше происшествия служит достаточным доказательством, что на него всегда и во всем можно было положиться.

Когда наступила ночь и кончился обед, Сердар просил его остаться с ним, так как он имеет нечто очень важное сообщить ему.

— Минуточку для небольшой ревизии, командир! — отвечал Барбассон. — Ночь уже наступила, и мне необходимо лично самому убедиться, зажжены ли сигнальные огни во избежание столкновения с другими судами. Я очень мало доверяю своим негодяям: у них, как у бешеных лошадей, всегда надо крепко держать вожжи.

Своими негодяями Барбассон называл экипаж шхуны, состоящий из пятнадцати человек разных национальностей; суровый моряк управлял ими с помощью пучка веревок, памятуя принципы воспитания, насажденные Барбассоном-отцом. Экипаж «Дианы» представлял собой сборище пиратов и самых отчаянных мошенников, взятых с берегов Аравии: здесь были арабы, негры из Массауа, малайцы с острова Явы, два или три малабарца и один китаец — настоящие висельники, с которыми он расправлялся с помощью кулаков за малейшую провинность, говоря, что «так следует!»

Оба машиниста, истые американцы, когда не находились на службе, всегда были пьяны.

Все на подбор, как видите. Барбассон не считал нужным иметь помощника, говоря, что при свойственной ему горячности никогда не поладит с ним.

Он обошел палубу, изрыгая проклятия и ругаясь напропалую, что составляло у него непременный ритуал, особенно после обеда, — он утверждал, что это помогает пищеварению, — и, раздав направо и налево достаточное количество ударов ногой и кулаком, объявил, что он доволен состоянием шхуны, после чего сошел вниз, чтобы присоединиться к Сердару.

— Командир, я к вашим услугам. Три сторожевых огня горят блистательно, машина отдыхает, но стоит под парами на всякий случай. Один только американец пьян и на всем мостике нет ни одного кусочка троса… образцовое судно, право!

Он налил себе большой стакан коньяку и сел. Индусы сидели по своему обычаю на циновках, постланных на полу, а Барнет глубокомысленно занимался приготовлением грога из рома, который он предпочитал всем другим напиткам. Перед Сердаром стоял стакан чистой воды; он никогда не пил ничего кроме этого.

Находясь в каком-либо обществе, обратите внимание на человека, пьющего воду: это всегда знак превосходства. Потребители алкоголя не потому пьют его, что он приятно раздражает их вкус, — некоторым вода нравится не меньше других напитков — они просто стремятся к возбуждению своего мозга, что ускоряет его работу и дает их духовной жизни такой подъем, какого она не достигла бы без него. Потребитель воды не нуждается в возбудителях, мозг его работает сам по себе. Наполеон пил только подкрашенную воду, Бисмарк же пил, как ландскнехт. Первый был великим человеком и не нуждался в возбудителях для работы своей всеобъемлющей мысли; второму необходим был алкоголь для пробуждения своих умственных способностей.

Потребитель алкоголя часто бывает только пьяницей, потребитель воды почти всегда представляет собой значительную личность.

Когда Сердар кончил изложение своего плана с той горячностью и жаром, какая характеризовала все его поступки, капитан «Дианы» стукнул изо всей силы по столу и произнес свою любимую семейную поговорку:

— Клянусь бородой Барбассонов! Как говорил мой почтенный отец, вот идея, достойная Цезаря, который, как вам известно, был почти провансальцем!.. Провели на этот раз англичан! Ага, мошенники! Отберем теперь сразу у них все денежки, украденные у нас. Ах, командир! — продолжал он, все более и более разгорячаясь, — позвольте мне поцеловать вас. Клянусь честью, я никого еще не целовал под наплывом такого энтузиазма.

И Барбассон-Шейх-Тоффель бросился обнимать Сердара, который весьма благосклонно отнесся к этому выражению чисто южного восторга.

— Я был несправедлив к нему, — думал он, обнимая провансальца.

Барнет был также в восторге, но держал себя сосредоточенно; чем больше он бывал возбужден, тем меньше говорил. В голове генерала мысли всегда находились в хаотичном движении; теперь они с такой быстротой следовали друг за другом, что он не в состоянии был ухватить ни одной из них.

— Слушайте теперь внимательно, господа, — сказал Сердар, — мне необходимо распределить ваши роли. Завтра мы оставим нашу стоянку в десять часов утра. Вы, Шейх-Тоффель, проведете шхуну к Пондишери, чтобы она стояла напротив города и по возможности ближе к берегу, туда, где открытый рейд. Затем с помощью различных цветов на вымпеле вы дадите следующий сигнал:

«Новый губернатор Пондишери, прибывший вместе с артиллерийским генералом».

Затем мы подождем, чтобы узнать, какой эффект это произведет. По общепринятому правилу губернатор должен явиться с приветственным визитом к своему преемнику; мы увидим тогда, будет ли иметь успех эта комедия. Все заставляет меня думать, что успех будет на моей стороне и что двадцать четыре часа спустя вся французская территория и весь Декан восстанут. Мы с Барнетом отправимся для организации индусских армий, одну из которых отправим в Калькутту, а другую в Мадрас; тем временем Бомбей мы поручим полковнику, командующему французскими войсками в Пондишери, и назначим его генералом. «Диана» же сегодня вечером снимется с якоря, чтобы отвезти господина де Рив-Нуармона со всей его семьей в Пуант-де-Галль, где он займет место на китайском пакетботе, который отправляется в Суэц, и прибудет в Цейлон дня через три. Исполнив это важное поручение, вы вернетесь обратно, Барбассон, чтобы принять командование над Пондишери, которое я передам вам на время нашего отсутствия. Что касается тебя, мой милый Барнет, не забывай, что для полного успеха нашего плана ты не должен произносить ни единого слова перед французскими властями, ибо твой ужасный американский акцент немедленно возбудит у них подозрение, а от подозрения до уверенности всего только один шаг.

— Не бойтесь, командир, генерал не будет говорить; я буду подле него и даю честное слово Барбассона, что заставлю его проглотить даже свой язык. Если ему предложат какой-нибудь вопрос, я скажу, что он оглох при взятии Севастополя и буду отвечать за него.