Барон, как и большинство рыцарей, умел хорошо стрелять не только из арбалета, но и из лука, на охоте не только ищешь с копьем в руках свирепого кабана или быстрого оленя, но прицельно бьешь и гусей, а их копьем не достанешь…

В замке он выбрал из трех арбалетов самый тяжелый, где тетиву приходится натягивать воротом с двумя рукоятями, самый легкий, где тетиву быстро тянешь «козьей ногой», и третий, зубчато-реечный, отложил со вздохом.

Оба хороши, но в любом случае он успеет сделать только один выстрел, потому лучше уж бить из арбалета, что пронизывает самым толстым и длинным стальным болтом любой панцирь насквозь.

Так же неспешно и вдумчиво проверил замок, рычаг, тетиву, сунул в мешок на поясе пять тяжелых стальных стрел и понес все во двор, где слуги уже вывели коня и оседлали в дальнюю дорогу.

Он действительно знал эту дорогу хорошо, потому свернул с нее заранее, хотя на вытоптанной до твердости камня следов все равно не останется, укрыл коня подальше, чтобы не услышал приближения других коней и не поприветствовал жизнерадостным ржанием, а сам взвел рычагом тугую тетиву и, выбрав позицию, приготовился ждать.

За это время птицы поблизости привыкли и уже щебечут вовсю, не выдадут. Далекий стук копыт он услышал издали, чуть-чуть сдвинулся поудобнее для выстрела, но так медленно и осторожно, что птицы прыгали чуть ли не по голове и щебетали беспечно.

Донеслось фырканье лошади, из-за поворота выехали двое, в переднем барон сразу узнал Лоенгрина в его сверкающих доспехах, шлем прилеплен к седлу, и легкий ветерок отбрасывает его золотые волосы за спину.

Оруженосец едет сбоку, но с той стороны, дурак, что-то спрашивает, а его сеньор отвечает ему серьезно и вдумчиво, хотя сам барон своему бы велел молчать и не хрюкать в присутствии хозяина.

Едут шагом, до барона донеслось:

– Нил, хотя подлость более короткий путь к цели, чем доблесть, но, скажи, многие ли к ней прибегают?

Оруженосец сказал угрюмо:

– Больше, чем вы думаете, ваша светлость.

– Но не рыцари, – возразил Лоенгрин.

– Находятся и среди них, – пробормотал оруженосец. – Думаете, вам удастся окончательно остановить графа Тельрамунда?

Лоенгрин ответил уклончиво:

– Для торжества зла достаточно, чтобы достойные люди бездействовали. Если друг причинит тебе зло, скажи, что прощаешь, но простит ли он сам себе?

– Как это?

– Сделавший подлость скроется от других, но… как от себя?

Барон положил палец на спусковую скобу, задержал дыхание. Стальной болт из тяжелого арбалета пробивает стальную кирасу, как яичную скорлупу, со ста шагов, а эти двое проедут в десяти шагах, здесь и слепой не промахнется…

Этот красавчик, муж Эльзы, едет с непокрытой головой, щит за спиной, левым боком к арбалету, дурак, невежда, трудно поверить, что где-то бывал в войнах и сражениях, там таких выкашивают в первой же схватке…

Он задержал дыхание, а палец уже как прилип к скобе.

Тучи разошлись, солнце греет голову и плечи ласково, Лоенгрин ехал неспешно, все равно в деревне всех захватит врасплох, увидит, как там на самом деле, а не как нужно показать хозяину, чтобы остался доволен… Нил сыплет вопросами, вид у оруженосца озадаченный, явно отец и его окружение учили парня по-другому…

На миг из кустов донесся запах большого и сильного животного, Лоенгрин невольно повел глазом, но решил, что либо волки задрали лося или оленя, либо медведь спрятал добычу под ветками, отвернулся и проехал дальше.

Нил продолжал задавать вопросы, но за спиной кто-то громко крикнул:

– Эй, вы двое!

Лоенгрин развернулся, мгновенно укрываясь щитом и вытаскивая меч. Нил тут же скопировал все его движения, даже брови точно так же сдвинул над переносицей.

В двадцати шагах сзади на дороге стоит, широко расставив ноги, человек в рыцарских доспехах, рядом кусты еще колышутся, показывая, откуда он вылез.

Лоенгрин крикнул настороженно:

– Кто ты, назовись!

Рыцарь поднял забрало, на Лоенгрина взглянули маленькие злобные глазки.

– Барон Артин Бергенсторм, – заявил он нагло. – Вы проехали по моей земле без уведомления!.. Но ладно, я это прощаю, пусть только ваш слуга вытащит из кустов мой арбалет… и приведет лошадь.

Лоенгрин посмотрел на него пристально, кивнул Нилу, не спуская взгляда с барона.

– Принеси арбалет и приведи коня.

Нил прошипел люто:

– Он меня оскорбил! Я не слуга!

– Выполняй, – велел Лоенгрин. – Потом поймешь.

Нил, громко сопя от обиды, соскочил на землю, проломился в кусты, долго лазил там, наконец вытащил, пятясь задом и громко пыхтя, тяжелый арбалет, уже заряженный и взведенный для выстрела, в канавке поблескивает стальной болт втрое крупнее обычных размеров.

– Вот, – сказал он с торжеством, – он готовился подстрелить вас!

– Коня, – напомнил Лоенгрин холодно.

Нил снова метнулся в кусты, долго отсутствовал, за это время Лоенгрин и барон не произнесли ни слова и не сдвинулись с мест.

Когда Нил вывел наконец оседланного коня, барон поднял с земли арбалет, лицо его побагровело от натуги, но зацепил за особые крюки, сам неспешно поднялся в седло.

Нил вертел в недоумении головой, но раскрыть рот не решался, хотя, что вокруг него происходит, пока не понимал.

Когда барон разобрал повод и готовился пустить коня вскачь, Лоенгрин проговорил мирно:

– Вы ничего не хотите сказать, барон?

Нил торопливо повернул голову в сторону барона Бергенсторма. Тот нагло захохотал:

– Я еще не видывал таких неумех!.. Оруженосец всегда должен держаться с той стороны, где кусты или насыпь из камней! И постоянно смотреть, где может быть засада.

Нил сказал обидчиво:

– Я всегда готов отдать жизнь за сюзерена…

Барон прервал:

– Не раздувай хвост, петушок. В тебя никто стрелять не будет, ты никому не нужен. Но если загородишь своего хозяина, то и в него не выстрелят. Просто не сумеют.

Он захохотал еще противнее, ткнул коня под бока шпорами, и тот ринулся в бешеный галоп.

Лоенгрин проводил его задумчивым взглядом, а Нил быстро вскочил в седло, заехал с левой стороны и пожаловался:

– Ничего не понимаю! Он же подстерегал нас!.. Вас то есть…

Лоенгрин кивнул:

– Несомненно.

– И что?.. И почему так хамит?

Лоенгрин грустно улыбнулся.

– Потому и хамит.

– Но… почему?

– Потому, – ответил Лоенгрин так же невесело, но со светлой улыбкой, – что не смог выстрелить и теперь злится на себя. Не знаю, почему он на такое решился, но… посидел в кустах, остыл, подумал… или даже не подумал, а рыцарская честь крепко взяла за руку и не позволила взвести тетиву…