– Госпожа…госпожа… – задыхаясь, позвала служанка.

Хитоми очнулась, отогнав холодное оцепенение. Годайго завозился и открыл ротик, требуя молока.

– Юми! Я молила богов о твоём возвращении! – воскликнула госпожа.

Она с трудом встала, разминая затёкшие и замёрзшие ноги, и положила младенца обратно в люльку.

Юми трясло от холода, несмотря на два хаори, она замёрзла. Хитоми сняла с неё хворост и мешок со снедью и тотчас начала растапливать очаг.

– Потерпи Юми. Я заварю чаю, и ты согреешься.

– Не волнуйтесь, госпожа, мне уже лучше.

– Как там в долине? Что слышно?

Юми молчала, Хитоми не торопила её с ответом.

– Я сказала крестьянам, что служу господину Хисикава… На меня посмотрели с жалостью…

Хитоми замерла, внутри всё похолодело…

– Говори, Юми. Что с Адзути?

– Госпожа! – Юми заплакала и упала перед ней на колени. – Мы остались одни…

– Адзути разрушен? Отец и Моронобу погибли? – предположила Хитоми.

Юми отёрла слёзы рукавом хаори.

– Адзути теперь принадлежит господину Акэти Мицухидэ, военачальнику сёгуна. Крестьяне говорят, что без колдовства здесь не обошлось… Кто-то призвал Шикигами, и он задушил всех в замке…

Хитоми затрясло от гнева.

– Я отомщу сёгуну и Акэти за смерть отца и мужа! Чего бы мне это ни стоило!

Юми испугалась.

– Госпожа! Опомнитесь! Вы – всего лишь женщина!

– Пусть так! Но я – из клана Ода. Пока жива я и Годайго – наш род существует! Да, Юми ты не слышала сход лавины?

Служанка кивнула. Хитоми волновалась за мужчин, отправившихся на охоту. Они так и не вернулись – их поглотила снежная лавина. Хитоми помолилась Аматэрасу, дабы та забрала их души в свои цветущие сады.

Юми постоянно кашляла, и однажды не смогла подняться со своего футона. Хитоми ухаживала за ней, поила настоями трав, собранными летом в горах, но они не помогали – начался сильный жар, служанка бредила.

Однажды вечером, после очередного выпитого настоя, сознание Юми прояснилось.

– Госпожа… Я должна вам покаяться в содеянном грехе…

Хитоми удивилась.

– Ты посещала христианский храм?

– Да, госпожа. Христиане каются перед смертью, дабы очистить душу, правда священнику… Но его здесь нет… Значит, вам придётся отпустить мне грехи…

– Но я не могу. Я – не христианка. Да и потом Юми, даже не думай о смерти. Тебе стало лучше!

– Нет госпожа… Послушайте меня… – Юми задыхалась, в её груди всё клокотало. Хитоми присела на татами около служанки.

– Это случилось много лет назад… Ваша матушка, госпожа Но-Химэ, ревновала господина Нобунага к наложнице… Она велела мне подсыпать Кицунэ в еду возбуждающее снадобье, отчего та не могла и дня обойтись без мужчины… Однажды господин Нобунага вернулся из Киото, узнав об изменах наложницы, он с позором изгнал её из Адзути.

Юми закашляла.

– Так значит, Кицунэ ни в чём не виновата?! Как ты могла Юми?

– Я была предана госпоже Но-Химэ …

– Если бы знала, как Юрико переживала из-за падения своей матери! Как она стыдилась, что – дочь дзёро, которая торгует собой в придорожной хижине!

– Простите меня, госпожа… Я долго носила в себе тяжесть этого греха. Теперь, когда я призналась, мне легче… Скажите, что прощаете меня…

Хитоми тихо плакала: ей было жаль отца, мать, Моронобу, Кицунэ, Юрико и Юми… Теперь она останется одна. Как же выжить?

– Я прощаю тебя, Юми…

Старая служанка обрела то, что хотела – душевный покой. Она закрыла глаза, из её груди вырывался предсмертный хрип.

* * *

Юми умерла в час Тигра. Хитоми сидела рядом с ней, держа за остывающую руку, испытывая страх перед будущим.

Похоронить Юми по христианским обычаям, предать земле, Хитоми не могла – кругом простирались глубокие снега. Она решила сделать служанке временное погребение за амбаром, а летом захоронить, как и положено у христиан. Волки здесь не водились, только горные козы, да мелкая дичь, так что тело умершей должно сохраниться до весны.

Хитоми вздрогнула: до весны! А доживёт ли она до весны? Она устыдилась своей малодушной мысли, ибо просто обязана бороться за жизнь ради сына и возрождения клана.

Утром, едва настал час Дракона, Хитоми вынесла умершую во двор, вырыла в снегу яму, так что виднелась промёрзшая земля, опустила туда тело и тщательно забросала снегом. Затем, не зная христианских молитв, помолилась Аматэрасу и Окунинуси.

Вернувшись в хижину, она растопила очаг, разогрела немного бобов, поела и покормила грудью проснувшегося Годайго. Завернув сына в хаори и меховое одеяльце, она положила его в люльку.

Воробей, наклевавшись бобов, устроился на краю жаровни, согреваясь от тепла последних тлеющих углей. Он внимательно наблюдал за Хитоми.

Она же оделась как можно теплее и сказала:

– Охраняй хижину от злых духов. Я спущусь в долину…

Хитоми не представляла, как маленькая птичка могла противостоять злому духу, если тот вознамерился бы завладеть её жилищем. Но ей надо было с кем-то говорить…

Хитоми ушла, плотно закрыв за собой дверь, и подперев её лопатой. Воробей тотчас перелетел на край люльки – Годайго сладко спал и, распушив пёрышки, задремал на своём посту.

* * *

Хитоми, преодолевая глубокий снег, спускалась по горной тропе, ведущей к долине. Она почувствовала близость селения: в воздухе витали запахи дыма и рисовых лепёшек.

Ближайшее селение, принадлежавшее роду Тюсингура, находилось примерно на расстояние четверти ри. Хитоми решительно направилась к нему, увязая по пояс в снегу. Достигнув селения, она уже не чувствовала ног… и буквально упала на пороге ближайшего дома. Дверь отворила пожилая хозяйка и, увидев молодую женщину, облачённую в дорогое хаори, тотчас же подхватила её и помогла войти в дом.

Ноги Хитоми совершенно окоченели. Крестьянка сняла с непрошенной гостьи гета, затем шерстяные чулки, доходящие почти до колен, и начала сильными руками растирать пальцы ног, затем лодыжки и икры.

– Госпожа, разве можно быть столь беспечной? – удивилась хозяйка.

– Благодарю вас, – Хитоми протянула женщине серебряный рё. Та взяла монетку и поклонилась. – Кому принадлежит это селение?

– Роду Тюсингура. А правит здесь сановник Миямото Мусаси. Мой сын состоит у него на службе, – пояснила женщина и налила гостье горячего сакэ. – Вот выпейте, сразу же согреетесь.

Действительно Хитоми постепенно согревалась. Её охватила сладостная истома, и если бы не Годайго, оставленный в горной хижине, она бы не спешила покидать гостеприимную хозяйку.