Теперь же все представлялось иным, и он не знал, как реагировать. Перед ним сидел угрюмый старик, который стал символом всего худшего, что произошло в жизни Яна. Но это же был и талантливый следователь, записями которого он порой восхищался. А еще – человек, которого он когда-то любил.

Михаил нарушил молчание первым:

– Что, уже сопли распустил, как будто я помер?

– Это не сопли, это аллергия на тебя проявляется.

– Ты куда влез в мои старые дела? Не вытянешь ведь!

– Да уж, один ты все вытягивал! Например, силы из окружающих. Мне нужно дело банкира Бориса Колесина. Насколько я понимаю, он убил свою жену, потому что замутил с коллегой-любовницей, которой наличие супруги сильно не понравилось.

– Ни хрена ты не понял, – заключил Михаил. – Что и требовалось доказать.

– Что? Но это было в твоих записях!

– Это рабочие записи, туда иногда попадают и ложные версии.

– Мог бы и рассортировать, – поморщился Ян. – Так в чем ошибка? Эту Елену Колесину не убили? Или не муж?

– Начнем с того, что девица та, швейцарка, или немка, или кто она там, не была его любовницей.

Андрей оказался прав: когда морок отпускал Михаила, мозг все еще был способен работать так же, как раньше. Вот и теперь бывший следователь без труда вспомнил дело из далекого прошлого.

Ему нужно было проследить либо за Борисом Колесиным, либо за его ассистенткой. Первое оказалось проблематичным: будущий политик старался все время быть на виду, вокруг него постоянно кружили прикормленные журналисты – как рой мух над большой кучей… меда. Освобождался Колесин только поздним вечером, когда настаивать на визите было бы странно.

Его ассистентка к такому вниманию не стремилась. Марина Лауж оставалась элегантным серым кардиналом, скрывающимся в тенях. Она мелькала рядом с Борисом, если это было совсем уж необходимо. Но где она пропадала большую часть времени – никто не знал. А еще после смерти Елены она перехватила управление всеми проектами, к которым была хоть как-то причастна Колесина. Это тоже было важно.

Так что за ней Михаил и начал следить. Скоро он выяснил, что Марина часто и подолгу бывает в снятом на ее имя загородном доме. Ему казалось, что это ключ как минимум к части преступлений: если у этой дамочки есть квартира в центре Москвы, зачем ей тратить несколько часов на дорогу из столицы и обратно? Подальше обычно уходят, когда хотят что-то скрыть.

И Марина действительно скрывала. Михаил убедился в этом, когда в буквальном смысле заглянул в ее жизнь – через окна того самого коттеджа. Вот только скрывала она не преступные совещания, а связь со своим молоденьким стажером. Поскольку парень был совершеннолетний, ничего противозаконного она не делала, просто не хотела афишировать личную жизнь в момент, когда журналистов волновало все, хотя бы отдаленно связанное с Борисом Колесиным.

– Так это вовсе не означало, что она не была любовницей Колесина, – указал Ян. – Банкир пользовал ее, она – малолетку, одно другому не мешает.

– Не в этом случае. Я уже достаточно знал о Колесине, чтобы уяснить: он не делит то, что считает своим. Потом я начал присматриваться к ним уже внимательней и обнаружил новые детали. Не он приказывал ей. Наоборот все было. Это на людях она перед ним голову наклоняла да по батюшке обращалась. В стороне от объективов она говорила, а он слушал.

Это укрепило Михаила во мнении, что Марина – посланница преступных боссов Колесина, только более высокого уровня, чем он подозревал изначально. Видимо, Колесин напортачил совсем уж безнадежно, его самого нужно было вытягивать. И стройная женщина с очерченной алой помадой улыбкой стала боссом того, кто раньше считал себя чуть ли не царем.

А с этой точки зрения решение об убийстве тоже должна была принять она. Борис свою жену давно уже не любил – может, не любил изначально. Но ему Елена уже много лет не мешала, он к ней привык, требовались серьезные причины, чтобы заставить его задергаться, да и конфликт с сыном ему был не нужен, так что Лауж наверняка надавила на него.

– Только вот это все теории.

– Я не строю теории, я вижу, какой мир на самом деле! – оскорбился Михаил.

– Ага, только прокурорам нужно нечто большее, чем точка зрения. То, что она бодро скакала на своем прыщавом студентике, – не преступление, а так, разновидность фитнеса. Как ты доказал, что она причастна к убийству? А ты ведь доказал – они с Колесиным до сих пор сидят!

Михаил на пару минут задумался, потом отрицательно покачал головой:

– Нет, не помню. Но и ты не сачкуй! В записях все есть. Читай, пока не разучился это делать. Помню, там было такое доказательство, что даже эта гадюка отвертеться не могла… И помню, что это было как-то связано с Александрой.

– Э… чего?

– Ничего, читай!

Яну не хотелось снова тратить часы на изучение десятков страниц, исписанных мелким почерком, а хотелось получить ответы здесь и сразу. Но он слишком хорошо понимал: если Михаил уперся, из него ответы и клещами не вытянешь.

Пришлось сменить тему:

– А ты не помнишь, как звали того студентика, которого в рекреационных целях использовала Лауж?

– Вот еще не хватало его помнить! Он был никто.

– В этом я как раз не уверен. – Ян бросил взгляд в окно и увидел приближающуюся к дому сиделку. – Ладно, бывай, там доблестная хранительница тебя возвращается, а мне без Андрея с ней общаться не особо хочется.

Так они обычно прощались. Ни разу за все годы, что Михаил провел в пансионате, он не просил своих детей задержаться – ни в моменты прояснений, ни в привычной уже апатии. Он принимал их с царским терпением, как будто это было нужно им, а не ему, и легко отпускал.

Но сегодня что-то изменилось.

– Погоди, – велел Эйлер-старший.

– Что еще?

– Тот медик мафиозный, Андрей… Он Саше кто?

– Живут они вместе, – пояснил Ян.

– Она его любит?

– Думаю, да.

– Тогда она попытается все испортить, – хмыкнул Михаил. – Моя дочь все-таки! Самых любимых я сильнее всего отталкивал и обижал.

– Мне сейчас показалось или ты действительно гордишься тем, что жизнь прожил мудаком?

– А это уже не важно – что я чувствую и что о себе думаю. Важно, чтоб она моих ошибок не повторила и не оттолкнула… Дурная кровь он все-таки, но не надо его отталкивать.

– Его не так просто оттолкнуть, – признал Ян. – Но ты разве не должен стремиться к тому, чтобы благородные Эйлеры не смешались с дурной кровью?

– Так у нас тоже дурная.

Дальше разговор пришлось прервать – вернулась сиделка, пока благодушная, но готовая мигом прыгнуть на тропу войны, если Ян злоупотребит гостеприимством. Однако Яну и самому не хотелось больше здесь оставаться. На душе было тяжело от всего сразу – откровений отца и того, что сказал