— Ты вещаешь, как твоя мама, — поддразнил Ингвар, тяжело усаживаясь на диван.

— Ну, она не всегда говорит чушь. — Она тоже села, на этот раз рядом с ним. — Меня пугает мысль о возможности того, что наш убийца — человек, который действительно хорошо умеет выполнять свою работу, что он — профессионал.

— А они вообще существуют? — безнадежно спросил Ингвар. — Профессиональные убийцы? Я имею в виду, у нас, в Норвегии, в Европе.

Она покачала головой и посмотрела на него так, как будто он спросил у нее, бывает ли в Норвегии зима.

— Ладно, — смутился он. — Существуют. Но разве у них нет никакого мотива? Дела, за которое они борются? Того или иного извращенного основания, пусть даже это будут деньги или воля Божья?

Их взгляды на мгновение встретились. Она прижалась к нему, он крепко ее обнял.

— Что ты думаешь об этом Матсе Бохусе? — тихо спросила она.

— Что мы должны его найти.

— Но ты думаешь, что он как-то связан с этими убийствами?

Ингвар громко вздохнул. Ингер Йоханне устроилась поудобнее, поджала под себя ноги и сделала глоток. Он легонько поглаживал ее плечо.

— Нетрудно представить, что он может быть связан с убийством Фионы Хелле, — ответил он. — Мотив у него есть. Так что это возможно. Но что, черт побери, он мог иметь против Вибекке Хайнербак и Вегарда Крога?

— «Немо», — раздался голос Кристиане — она стояла в дверях. — Мы с Суламитом хотим смотреть «Немо».

— Кристиане, — улыбнулась Ингер Йоханне. — Иди сюда. Сейчас ночь, солнышко. По ночам не смотрят фильмы.

— Смотрят, — сказала Кристиане, забираясь на диван и устраиваясь между ними. — Леонард говорит, что Суламит не кот.

Она прижала к себе пожарную машину и поцеловала ее в сломанную лестницу.

— Это тебе решать, кот Суламит или не кот, — сказал Ингвар.

— Только мне, — кивнула Кристиане.

— Но я думаю, что Леонард считает Суламита пожарной машиной. В этом ведь нет ничего страшного?

— Нет. Кот.

— Для тебя кот, а для Леонарда пожарная машина.

— И для тебя кот, — убежденно сказала Кристиане и поднесла поломанную, давно уже без колес игрушечную пожарную машину к лицу Ингвара, он поцеловал ее в решетку радиатора.

— Тебе нужно спать, — нахмурилась Ингер Йоханне.

— Хочу вместе с вами, — захныкала Кристиане.

— Ты будешь спать в своей постели, — суровым тоном произнес Ингвар. — Пошли.

Он поднял ребенка вместе с пожарной машиной на руки и вышел. Ингер Йоханне продолжала сидеть на диване. От усталости ломило все кости. Она чувствовала себя больной и слабой. Казалось, силы ее покинули, а плачущий младенческий ротик высосал те немногие, что еще оставались после родов. Каждые четыре часа, круглые сутки, это маленькое существо делает ее нервной и слабой. И конечно же она должна уделять Кристиане больше времени, но у Ингер Йоханне его нет.

Даже ночи больше ей не принадлежат.

Матс Бохус, конечно, мог убить свою родную мать, Фиону Хелле.

Но двух остальных?

Ей нужно поспать. Она подержала красное вино во рту, почувствовала, как оно обволакивает язык, ощутила вкус, проглотила.

Если Матс Бохус хотел замаскировать убийство матери, он допустил фатальную ошибку — убил Фиону Хелле первой. Главное убийство в ряду других никогда не должно быть первым.

Элементарно, подумала она. Ошибка новичка. Недостаток опыта.

Убийца был профессионалом. У него было предостаточно опыта.

Да? Нет?

Ей нужно поспать.

Было какое-то другое дело. Похожее. В дальнем уголке ее памяти хранилась эта история, которую она никак не могла вспомнить.

В доме было тихо. Ей чего-то не хватало, и она не могла понять чего.

Ингер Йоханне заснула. Ей не снилось никаких снов.

Зигмунд Берли осушил четвертую чашку отвратительного кофе за три часа. Кофе был пережженным и холодным. Он поморщил нос. Возле монитора лежал пакетик с мармеладными медвежатами. Он закинул в рот сразу три жевательные конфеты и задвигал челюстями. Его жена посмеивалась над ним, что он начал толстеть. Попробовала бы она посидеть в четыре утра перед проклятым компьютером, который ничего не хотел ему рассказывать, попробовала бы не спать сутки и потом найти смысл в колонках с именами, цифрами и мерцающими буквами на прямоугольном светящемся экране, от которого слезятся глаза!

Найти убийцу — всегда сложная задача. Даже в такой маленькой стране, как Норвегия, много мест, где можно спрятаться. После вступления в силу Шенгенского соглашения полицейские европейских стран объединили свои усилия в поисках преступников, но и у разыскиваемых появились некоторые преимущества: в отсутствие паспортного и таможенного контроля легче пересечь границы, проще затеряться. Обычного же гражданина, такого, как Матс Бохус, несудимого, ни в чем предосудительном не замеченного, с пропиской и персональным идентификационным номером, найти, казалось бы, проще простого.

Они искали его вот уже почти сутки.

Он исчез. Как сквозь землю провалился.

Когда наконец-то выяснилось, что в последний раз его видели в квартире на Луизесгате двадцатого января, все криминальное отделение засело за работу. Ингвар был единственным, кому позволили уйти домой — из-за ребенка.

Укол зависти. Прикосновение желания — Зигмунду Берли помнилось лицо Ингер Йоханне в отсвете монитора. Он сунул в рот трех красных медвежат. Язык прилип к нёбу. Он потянулся за чашкой, хотя знал, что она пустая.

Он-то уверен: во всем виноваты иностранцы, все эти проклятые туристы, иммигранты и прочие! Приезжают и уезжают из Норвегии, когда им захочется, как будто явились сюда просто сходить по-большому. Они будто играют с полицией. Если бы люди только догадывались, сколько работы они прибавляют и без того до предела загруженным полицейским. Иноземцы! Но Матс Бохус?

Фиону Хелле убили двадцатого января. С тех пор его никто не видел. Где он, черт его побери?

— Мы наши его, Зигмунд! — Ларс Киркеланд стоял в проеме двери — рубашка вылезла из-под ремня, глаза красные. Он торжествующе улыбался и в такт словам бил кулаком по косяку. — Мы его нашли!

Зигмунд громко рассмеялся, трижды хлопнул в ладоши и высыпал в рот из пакетика оставшихся медвежат.

— Ммм, — замычал он, яростно прожевывая. — Надо немедленно позвонить Ингвару!

Нужно было выбрать другую гостиницу. «SAS», например. Она оформлена дизайнером Арне Якобсеном, и там такая незаметная, вежливая интернациональная обслуга. Всё под одной крышей, и можно не выходить из здания. Копенгаген так похож на типичный норвежский город, родину накачивающихся пивом мужчин в дурацких головных уборах и женщин с пакетами, в дешевых солнечных очках. Они ходят взад-вперед по Ратушной площади, между Тиволи и Стрёгет, как ведомый инстинктом косяк лососей. Тиволи и Стрёгет, всегда Тиволи и Стрёгет, как будто Копенгаген состоит из открытой площади с рестораном в одном конце и грязной улицы с магазинами в другом.