Одним словом, это было тело барона Рауля де Вопарфона.

Только теперь Тибо вспомнил о своем желании, вырвавшемся у него в минуту гнева, после того как его ударили хлыстом и сбили с ног.

Он захотел на двадцать четыре часа стать бароном де Вопарфоном, а барон де Вопарфон на тот же срок должен был стать Тибо.

Теперь он понял то, что прежде казалось ему необъяснимым: почему бесчувственное тело, лежавшее посреди дороги, было одето в его платье и имело его лицо.

— Черт! — сказал он. — Надо в этом разобраться: кажется, что я здесь, а на самом деле я там. Примем меры, чтобы за те двадцать четыре часа, на которые я так неосторожно себя покинул, со мной не случилось бы непоправимого несчастья. Ну-ну, умерьте свое отвращение, господин де Вопарфон; перенесем сюда беднягу Тибо и устроим его поудобнее на постели.

И в самом деле, хоть эта работа и оскорбляла аристократические чувства г-на де Вопарфона, Тибо подобрал себя с дороги и на руках отнес в постель.

Уложив себя, Тибо задул свечу, боясь, как бы с ним не случилось беды, пока он лежит без сознания; затем он тщательно запер дверь и спрятал ключ в дупле, как делал всякий раз, когда не хотел носить его с собой.

После этого он поймал коня, схватив его за повод, и сел в седло.

Вначале он слегка беспокоился: Тибо гораздо чаще передвигался пешком, чем верхом, и не был опытным всадником.

Он боялся, что, если лошадь сдвинется с места, он не сможет сохранить равновесие.

Но похоже было на то, что вместе с телом Рауля он унаследовал его навыки: как только умное животное попыталось воспользоваться минутной неловкостью седока и сбросить его, Тибо инстинктивно подобрал поводья, сжал колени, вонзил шпоры в бока коню и два или три раза огрел его хлыстом, призвав непокорного к порядку.

Сам не зная как, Тибо оказался умелым наездником.

Эта победа над лошадью помогла ему осознать свою двойственность.

По внешности он с головы до ног был бароном Раулем де Вопарфоном.

Душой он остался Тибо.

Не было сомнений в том, что в бесчувственном теле Тибо, лежавшем в хижине, дремала душа молодого дворянина, одолжившего ему свое тело.

При этом обмене телами у Тибо осталось весьма смутное представление о том, что он должен был делать.

Он прекрасно знал, что графиня письмом пригласила его в Мон-Гобер.

Но что говорилось в этом письме?

В котором часу его ждали?

Как ему проникнуть в замок?

Это оставалось совершенно неизвестным, следовательно, это предстояло точно выяснить.

Тогда у Тибо возникла мысль.

Рауль, несомненно, держал письмо графини при себе.

Ощупав себя со всех сторон, Тибо и в самом деле почувствовал в боковом кармане куртки что-то напоминавшее формой тот предмет, который он искал.

Остановив коня, он порылся в кармане и вытащил маленький бумажник из надушенной кожи, на белой атласной подкладке.

В одном из отделений этого маленького бумажника лежало несколько писем, в другом — всего одно.

Скорее всего, из этого письма он и узнает все, что ему надо знать.

Оставалось только прочесть его.

Тибо был всего в трех или четырех сотнях шагов от деревни Флёри.

Он пустил лошадь галопом, надеясь застать свет в каком-нибудь доме.

Но в деревне спать ложатся рано, а в те времена ложились еще раньше, чем теперь.

Проехав улицу из конца в конец, Тибо не увидел ни одного огонька.

Наконец ему показалось, что он слышит шум из конюшни трактира.

Он крикнул; вышел слуга с фонарем.

— Друг мой, — сказал Тибо, совершенно забывший, что на время он стал знатным дворянином. — Не могли бы вы посветить мне минутку? Вы оказали бы мне услугу.

— И для этого вы вытащили меня из постели? — грубо ответил конюх. — Ну и болван же вы!

Он повернулся к Тибо спиной и собрался уйти. Тибо понял свою ошибку.

— Эй, мерзавец! — сказал он, повысив голос. — Неси фонарь и свети мне, не то получишь двадцать пять ударов плеткой!

— Ой, простите меня, монсеньер, — ответил конюх, — я не знал, с кем говорю.

И, встав на цыпочки, он поднял фонарь повыше, чтобы Тибо мог читать.

Тибо развернул письмо и прочел:

«Мой милый Рауль,

решительно, богиня Венера покровительствует нам. Не знаю, что за большая охота готовится завтра у Тюри, но знаю, что он уезжает сегодня вечером.

Выезжайте в девять, и Вы будете здесь в половине одиннадцатого.

Вы знаете, где войти; Вас встретит известная Вам особа и проводит в известное Вам место.

Мне показалось — нее упрек Вам, — что в прошлый раз Вы очень задержались в коридорах.

Джейн».

— Ах, черт! — выругался Тибо.

— Что угодно, монсеньер? — спросил конюх.

— Ничего, мужлан, кроме того, что больше ты мне не нужен и можешь убираться.

— Счастливого пути, монсеньер! — низко кланяясь, пожелал слуга.

И ушел.

— Черт! — повторил Тибо. — Немного же я узнал из этого письма — богиня Венера покровительствует нам, «он» уезжает сегодня в Тюри, графиня де Мон-Гобер ждет меня в половине одиннадцатого, и графиню зовут Джейн. Что касается остального, я знаю, где войти, знаю, кто меня встретит и куда меня проводят.

Тибо почесал за ухом; этот жест в любой стране свойствен людям, оказавшимся в крайне затруднительном положении.

Ему захотелось разбудить сеньора де Вопарфона, спавшего на его постели в оболочке Тибо.

Но, кроме того, что это означало бы потерять время, у этого средства были и другие неудобства.

Дух барона Рауля, увидев свое тело так близко, мог пожелать вернуться в него.

Но тогда — борьба, в которой Тибо сможет защищаться лишь с риском причинить вред себе самому.

Надо было найти другой способ.

Тибо не раз приходилось слышать похвалы мудрости животных, и сам он не раз в продолжение своей деревенской жизни имел возможность восхищаться их инстинктом.

Он решил довериться коню.

Тибо вывел коня на дорогу, повернул его головой в сторону Мон-Гобера и отпустил поводья.

Конь понесся галопом.

Конечно, он понял, что от него требуется.

Тибо больше не о чем было беспокоиться: за него все сделает конь.