Саша с Макаром переглянулись.

– Это он к чему, как ты думаешь? – шепотом спросила Стриж.

– Съехал крышей человек на почве расследования, – предположил Макар.

Бабкин укоризненно покачал головой.

– Мне кажется, он пытается до нас что-то донести, – предположила Саша.

– Чтобы его покатали в коляске! – осенило Макара. – Серега, ты хочешь мотоцикл? Признайся! Я ради тебя на все готов.

– Вот же ты дурень, – миролюбиво сказал Бабкин. – Я пытаюсь до тебя донести, что вовсе не обязательно быть калекой, чтобы ездить в коляске. Я же не был младенцем. Однако ездил.

Саша хотела было возразить, но сообразила, что они ничего не знают о Пахоме Федоровиче.

– У тебя не возникло ощущения, что он притворялся на вечере? – спросил Макар.

– Мне показалось, они все притворялись. Но это неудивительно.

– Ну да, ну да, – пробормотал Илюшин. – Как минимум трое прикидывались, что им нравится происходящее. Попробуй отличи одно притворство от другого.

Сплошные наслоения лжи, подумала Саша. Когда-то она дружила с женщиной, которая вся состояла из таких наслоений. Снимаешь одну тонкую слюдяную пленку, а под ней другая. Копнешь глубже – там и вторая, и третья! Тяжело не оттого, что раз за разом в твои руках только ложь ломается с легким треском, а потому, что ты в конце концов теряешь уверенность, будто под ней вообще что-то есть. А вдруг только пустота? Снимешь последний слой, а под ним – ничего. Весь человек состоял из вранья, куда ни ткни.

Саше до сих пор становилось страшно, когда она вспоминала ту свою подругу. Сама же подруга ничего ужасного не видела и Сашиного отношения не понимала. «Да, я выдумщица, – признала она, когда ее приперли в угол. – Фантазерка. Что в этом плохого?» Ты не фантазерка, хотела ответить Саша, а мумия, которую разматываешь-разматываешь и не знаешь, то ли внутри труп, то ли вовсе червяки подчистую все съели.

– …Короче, деда я тоже не стал бы списывать со счетов!

Бабкин встал и прикрыл окно: в щель вползала ночная прохлада и растекалась по комнате, задерживаясь в углах. Отчего-то сразу как будто сильнее пахнуло сиренью. Из окна виднелась река, длинная, как серпантин, а над ней болтался белый сияющий шарик луны. Ночь не подкрадывалась к Шавлову постепенно, а наваливалась сверху, как кошка на мышь, и до утра уже не выпускала.

– Вас потом к Сысоевым-то пустят? – Он обернулся к Саше с Макаром.

– Пустят! Они до полуночи бодрствуют. А сейчас еще и обсуждают детали похорон, это может до утра растянуться.

– Они считают, что Галка убила?

Макар озадаченно потер нос.

– У меня такое чувство, что они ничего не считают. Живут, не приходя в сознание.

– Подожди. Не могут же они не задумываться, что если это не Галка, то кто-то из них!

– Черта с два с ними разберешь! – Макар в сердцах нарисовал над схемой какую-то не очень приличную загогулину. – Вряд ли они скооперировались и кокнули старушку.

– «Она слишком много знала!» – таинственным голосом процитировал Бабкин.

Макар оторвался от своей схемы и задумчиво глянул на него.

– Помнишь… А, нет, ты не можешь помнить, тебя же там не было…

– Не было, – покаялся Бабкин. – Хоть кто-то вне подозрений. Кстати, я предполагаю, это ты ее угробил. Соврал, что разговариваешь по телефону, а сам заманил бабусю в кусты – и бац!

– Зачем?

– Развлекался, – пожал плечами Сергей.

– А часовню тоже я разрушил? В смысле, на крышу навеса тело тоже я затащил?

– Нет, кто-то другой. Вот его-то и надо отыскать.

Из часов на стене высунулась кукушка и застенчиво сообщила, что уже десять.

– Много знала, много знала, – пробормотал Макар, глядя на закрывающееся окошечко. Ему вспомнилась полудохлая птичка в комнате у Сысоевых. – Тайны какие-то, шепотки, страсти… Саша, ты помнишь, о чем говорила Елизавета?

– Ругалась ругательски! – откликнулась Саша.

Лежа на животе, она читала Уголовно-процессуальный кодекс и пыталась понять, можно ли к чему-нибудь прицепиться, чтобы вытащить Галку. Пока выходило, что нельзя.

– Это само собой. Но ведь она не абстрактно ругалась, а адресно.

– Ха! еще как!

– И всякие странные вещи сообщала.

Тут Саша подняла глаза от кодекса и признала, что очень странные, заставляющие даже подозревать помешательство или старческую болезнь ума, если бы не реакция окружающих. Окружающие, похоже, воспринимали все сказанное всерьез.

– Старушка что-то упоминала про галактику на поясе Ориона! Я еще удивилась, откуда она знает.

– Галактика на поясе Ориона – это из «Людей в черном», – рассмеялся Макар. – А у нее было созвездие Большого Пса.

– Точно! Сириус!

– Ну-ка, поподробнее? – заинтересовался Бабкин.

– Это про Григория. Он принялся спьяну нести ахинею, я предложил Сириусу больше не наливать – помнишь бородатый анекдот? – а старушка в ответ возьми да брякни, что Сириуса надо бы отправить к Большому Псу.

– И Гриша так встрепенулся, будто она и в самом деле могла посадить его в ракету и сбагрить отсюда на сто световых лет! – подтвердила Саша. – Кстати, Сириус действительно находится в созвездии Большого Пса.

Бабкин удивленно присвистнул:

– Ай да бабулечка! Это откуда у нее астрономические познания? И что она имела в виду?

– Бог ее знает. Надо у Григория поинтересоваться.

– Так он и сказал, – фыркнула Саша. – Болтун и враль. Но что-то ему в бабулечкиной идее очень не понравилось…

Все трое промолчали, и Бабкин озвучил то, что вертелось у Саши на языке:

– А кому-нибудь вообще нравилось то, что она говорила?

Макар щелкнул пальцами и отодвинул бесполезную схему:

– Серега, ты прав! Она каждого одарила какой-нибудь гадостью…

– Причем гадостью непонятной! – подхватила Саша.

– А тогда откуда известно, что гадость? – вмешался Бабкин, слезая с подоконника и придвигая стул.

– По их реакции. Всем становилось не по себе. Это прямо-таки бросалось в глаза!

– Кроме Нины.

– Нет же! Вспомни неизвестного Ивана!

– Стоп-стоп-стоп! – Сергей взмахнул рукой. – Хватит говорить загадками! Что за неизвестный Иван?

Макар вытащил из стопки чистый лист бумаги, и они с Сашей принялись вспоминать.

Легче всего оказалось с боксером. Пудовкина изрекла, словно в лоб кулаком влепила, что тот угробил живого человека. Но как раз это не вызвало особого интереса у широкой публики. Из чего Макар с Бабкиным сделали вывод, что ничего сенсационного Елизавета никому не открыла.