– Не могу, не имею права, – пролепетала бухгалтерша.

– Я посмотрю этот план здесь, и вы тут же положите его в сейф.

– Я не могу. План не в моем сейфе. Мне его не дадут. Мне скажут: для кого? И тут же позвонят Царькову.

– А вы сами можете взглянуть на этот план?

Бухгалтерша ответила после короткого раздумья:

– Скажите, что вам нужно, и я постараюсь это сделать.

– Мне нужно знать, есть ли в плане подвал.

– Хорошо, я постараюсь.

«А что если она сейчас позвонит Царькову? – думал Булыкин, уходя от из БТИ. – А, что будет, то будет».

19 июня 2006 года, понедельник, полдень

Разговор с Гридасовой вначале шел через цепочку. Женщина наотрез отказалась открыть дверь. Какая еще милиция? К ней только вчера приходили. Снова, что ли?

– Вы телевизор смотрите? Я подростками занимаюсь. Меня часто показывают. Вспомнили? Как вас зовут? – ласково говорил Булыкин.

– Валентина Петровна.

Гридасова то ли узнала, то ли ответила на мягкое обращение – сняла цепочку, открыла дверь. Это была крупная женщина с властным лицом.

– Что случилось, Валентина Петровна?

Гридасова подняла глаза, в которых стояла боль:

– Я уже никому не верю.

Из прихожей была видна маленькая кухонька. Старенькие шкафы, старенький стол. Видна была и комнатка: старый гарнитур, старый палас. Все куплено еще в советское время. Хорош Кадровик, не удосужился поправить материальное положение матери.

– Сын жил не с вами, Валентина Петровна?

Женщина кивнула.

«Ну, конечно, разве мог он жить в таком убожестве».

– Вы часто отчитывали сына, что он неправильно живет. А он вам говорил, что только сейчас начал жить нормально, так? У вас были вторые ключи от квартиры сына. У вас их забрали, так?

Гридасова молча кивала.

На кухонном столе фотоальбом. Ну, правильно. Чем еще может заниматься мать, потерявшая сына? Чем ей теперь жить, если не прошлым?

Из глаз Гридасовой покатились слезы:

– Они забрали все фотографии Толи.

Она имела в виду современные фотографии. Но были, наверное, ранние. Почему были? Они-то как раз и должны остаться.

Шалопайское лицо Анатолия Гридасова говорило о том, что воинская служба – не для него. Зачем тогда пошел в военное училище? Ладно, не это сейчас важно.

– Валентина Петровна, неужели ни одной современной фотографии не осталось?

Гридасова достала из серванта снимок сына в форме. Что же ему не служилось? Тоже не важно. Сейчас не важно даже, кто пришел и забрал ключи от съемной квартиры.

– Вы знаете, где жил Анатолий? Адрес?

Гридасова развела руками. Ну, правильно, зачем ей знать. Но и ему, Булыкину, тоже не так важно. Квартира уже подчищена.

На подоконнике – стопка учебников русского языка и литературы. Не иначе, как Валентина Петровна педагог, занимается репетиторством.

– Те, кто к вам приходил, показали удостоверения? Или вы им поверили на слово?

– Кому сегодня можно верить на слово? Один был в форме, – сказала Гридасова. – Две маленькие звездочки. Другой в штатском.

– Этот, с двумя маленькими звездочками, небритый?

– Да, странно как-то, в форме и со щетиной. Неужели вам это разрешают?

– Мода, Валентина Петровна.

Гридасова самолюбиво поджала губы:

– Этот модник мог бы повежливей разговаривать со старшими.

Булыкин попросил:

– Валентина Петровна, если этот модник снова появится, не говорите, что я был. Мы с ним в салочки играем.

Зазвонил мобильник. В трубке был голос бухгалтерши:

– Чертеж здания заменен, и подвал на нем не обозначен.

«Ай да Царьков! – воскликнул про себя Никита. – Что же у него в подвале? Как это узнать?»

– Как вы можете так работать? Неужели самим не противно? Вас так не любит народ! – сказала на прощанье Гридасова.

Никита озадаченно почесал в затылке.

– А помните, что говорили в советское время порядочным людям, которые не хотели вступать в партию?

– Помню. Вступайте, и партия будет лучше.

– Вступили?

– Не вступила.

– Не жалеете?

– Жалею.

– Ну, вот, сейчас в милиции примерно такая же ситуация. Не идут порядочные люди. Ничего больше не скажете, Валентина Петровна?

Гридасова несколько секунд колебалась, потом шепотом сообщила:

– У сына в коробке из-под обуви хранились паспорта на машины и ключи. Я как-то нечаянно увидела. Спрашиваю, зачем это тебе? Занимаюсь, говорит, перепродажей машин. Знаете, дети о стариках думают, что они совсем из ума выжили.

– Где эта коробка?

– Изъяли.

«Ну и что происходит? – думал Булыкин. – А то, что тут организация, и Гоша играет в ней не последнюю роль. А его раздолбайское поведение – всего лишь маска. А я суечусь (или суетюсь?), как мама на перроне, поезд все время уходит из-под носа. Я даже приблизительно не знаю, сколько людей в этой организации».

Сделав этот оскорбительный для себя вывод, он по совершенному наитию спросил:

– Валентина Павловна, а вы случаем не считали, сколько было связок ключей?

– Коробка была полна-полнешенька.

«Сотни две ребят в этой организации есть. Это только тех, у кого машины, – подумал Булыкин. – А нас трое. Ха-ха!»

19 июня 2006 года, понедельник, ближе к вечеру

Работать дальше бок о бок с Гошей Булыкин не мог. Впрочем, и работы совместной не было. Помощник то развлекался с компьютером, то ошивался непонятно где. Все мог решить откровенный разговор. Но если предположить, что помощник – оборотень, подобная разборка была бы, как мертвому припарки.

И все же Никита не выдержал:

– Ну и что означает твой вчерашний звонок? Как это все понимать? Да прекрати ты жевать эту гадость!

Гоша выплюнул в корзину жвачку и мрачно смотрел прямо перед собой. Тяжко вздохнул:

– Я, конечно, понимаю, командир, ваши чувства, но…

– Что но? – взорвался Никита. – Если ты сейчас же не внесешь ясность, топай к Шокину и проси, чтобы тебя перевели в другой отдел.

– Объяснение будет позже, командир, потерпите еще немного.

– Хватит с меня. Лопнуло мое терпение.

Зазвонил телефон. Гоша первым схватил трубку.

– Давай-ка я буду снимать, – процедил Булыкин.