Гоша развел руками: мол, как скажешь, командир.

Никита ждал звонка. Ребята из ДПС должны были задержать Чесноковых. Просто так, для профилактики. Братья ездили за город каждое утро. А ближе к вечеру ездили еще раз. И все в то же место – в лесной массив Топельник. Вести за ними наблюдение, оставаясь при этом незамеченным, было практически невозможно. Все подъезды к лесу – как на ладони. Ребята из ДПС должны были осмотреть машину. Вдруг братья что-то возят?

Сегодня утром на выезде из города дорожно-постовая служба не зафиксировала Чесноковых. Похоже, изменили маршрут. Нужно ждать вечера. И вот на часах восемнадцать ноль ноль, а ДПС молчит.

Звонок раздался в 18.20. Милиционер говорил со сдерживаемым волнением:

– Надо бы вам приехать, товарищ майор. Тут такое дело. Они не дают осматривать машину. Взятку предлагают. Сто тысяч, десять процентов от суммы. У них с собой миллион, товарищ майор, – в голосе милиционера звучало большое уважение.

Булыкин сказал, что сейчас приедет, и стал убирать со стола в сейф бумаги.

Выйдя из кабинета, он постоял несколько мгновений в коридоре, возле приоткрытой двери. Гоша разговаривал с кем-то по мобильнику и одновременно спешно отключал компьютер. Судя по выражению лица, он был полон рвения.

Никита спустился вниз. Он только сел за руль и включил зажигание, как зазвонил мобильник. Секретарша Шокина срочно просила зайти.

Булыкин взвился:

– Скажите, что я буду через полчаса.

– Полковник велел зайти немедленно, – проскрипела секретарша.

– У меня давление. Я только что выпил таблетку, мне нужно прийти в себя, – соврал Никита, рассчитывая за полчаса управиться.

– Майор, ты где? – зарокотал в трубке голос полковника. – В машине? Я тебя вижу, – Шокин стоял у окна. – Сейчас пришлю к тебе нашего медика.

Никита готов был, скрепя сердце, подчиниться. В конце концов, двадцать-тридцать минут, которые он потратит на Шокина, ничего не решат. Дэпээсники не отпустят Чесноковых. Но из управления выбежал Гоша и бросился к своему «жигуленку».

Булыкин отключил связь с полковником и выскочил из машины наперерез Гоше:

– Ты куда?

– У меня приказ.

– Какой приказ?

– Командир, есть начальники повыше вас.

Булыкин бросился к своей машине. Но Гоша на секунду опередил его – выдернул ключ из замка зажигания.

– Ты что, охренел? Ты что творишь? – заорал Булыкин.

– Для вашего же блага, командир.

У Гоши были странные глаза. Никакой обычной вялости, только решимость. Никита понял, что не справится. Ключа ему не вырвать.

– Потом поговорим, командир, – Гоша побежал к своему «жигуленку».

Булыкин поднялся к Шокину. Секретарша сказала, что начальник занят, у него совещание. Велел ждать.

Булыкин опустился на стул. Ясно, он должен быть на глазах. Перед глазами забегали мухи. Кажется, у него в самом деле подскочило давление. Секретарша накапала корвалолу. Нет, это ему уже не поможет. Вот если энап или эгилок…

Все было у секретарши: и от давления, и от сосудистого криза, и от инфаркта. Работать под началом полковника Шокина было непросто.

Вместо обычного вдувания Никиту ждала через полчаса форменная трепанация черепа.

– Майор, что ты себе позволяешь? – ревел полковник. – Тебе что, служить надоело? Хочешь машины на стоянке охранять? Где твой рапорт? Ты, кажется, рапорт писал? Где он?

– А вы что себе позволяете? – тихо спросил Булыкин.

Спросил и почувствовал, как екнуло сердце. Немудрено – за 23 года службы ни разу не давал начальству отпора. Ни в каком виде. Субординация сидела на нем, как кожа. И вот не выдержал, сорвался.

Но полковник Шокин, этот хам из хамов, неожиданно поперхнулся:

– Ты что имеешь в виду? – в глазах его стояла растерянность.

«Что имею, то и введу», – грубо подумал Булыкин. Он уже не испытывал страха. Только недоумевал: чего же так испугался начальник?

– Будет вам рапорт, – не спрашивая разрешения, Никита вышел из кабинета.

19 июня 2006 года, понедельник, вечер

Постовой ДПС, совсем молодой парень с двойным подбородком, толстыми ляжками и походкой пингвина, сообщивший Булыкину о задержании братьев Чесноковых, наотрез отказался говорить об этом случае.

– Это все ваши игры, а мы люди маленькие, нам лучше держаться подальше, – пробормотал он, посматривая по сторонам.

Ясно, Гоша с ним уже поработал. Почти наверняка постовому и его напарнику хорошо заплатили. Может, не обещанные сто тысяч, поменьше. Но – не обидели.

Никиту трясло от злости, но ответил он спокойно, без враждебности, тоном старшего товарища:

– Ты меня к этим играм не приплетай. Ты только подумай, какую работу могут делать сопляки, если у них с собой миллион?

– Это не наш профиль, – милиционер сплюнул на мостовую. Слюна была тягучая, похмельная. Половину полученных вчера от Чесноковых денег он и его напарник оставили в ресторане.

– Кто велел отпустить Чесноков? Небритый?

– Мне пора, – постовой взглянул на часы. – Служба.

Никита недобро на него посмотрел:

– Скажу-ка я тебе пару высоких слов. Служат, парень, закону. А если не закону, то это не служба. Это по-другому называется. – И добавил более понятные слова. – Зря ты так со мной, парень. Еще не раз пересечемся. Мало ли что, вдруг пригожусь.

Постовой боязливо огляделся.

– У них была карта. Схема какая-то. Значки, цифры. Они за эту карту больше мандражили, чем за деньги. Все, товарищ майор, больше ничего не могу сообщить, при всем желании.

Никита задумался.

– А ты не мог бы эту карту воспроизвести?

– Нет, при всем желании, – постовой категорически помотал головой. – У меня зрительная память хреновая. Но если что-нибудь всплывет, обязательно звякну.

– Ты вспомнишь. У тебя просто нет другого выхода. Это останется между нами, – напирал Булыкин.

– По-моему, это – карта Топельника, – сказал постовой. – Самолет, когда летит из Москвы, делает там круг. Очертания те же. Топельник пересекает высоковольтная линия. И на карте она обозначена.

19 июня 2006 года, понедельник, вечер

Отношения Царькова с Лещевым стали прохладными. С Олегом они вообще теперь не здоровались.

– Что-то мы стали плохо друг друга видеть, – саркастически заметил Царьков.

Олег ничего не ответил. Он ненавидел помощника своего отца. Он часами колесил по городу, следил за его передвижениями. Теперь у него всегда была при себе видеокамера. Зачем – он не мог объяснить самому себе. Чтобы потом предъявить запись Даше? Глупо.