«3 марта 1850 г., С.-Петербург.

Спешу отправить Вашему Высокопревосходительству краткий отчёт по поездке моей. На прошлой неделе я был удостоен счастия объяснять Государю о делах черноморских в его кабинете. Его Величество особенно интересовался доками и горою. Хотел знать все подробности налития доков и ввода берегами. Не нравилось только ему, что не ввели «Варшаву» [79]. Он несколько раз повторил, что он выстроил доки для того, чтобы поддерживать старые корабли, и что этим содержится Балтийский флот в комплекте. Однако все эти замечания делались самым милостивым тоном, и даже, когда я ему сказал, что Вы были во всё время открытия доков и ввода транспорта сами в Севастополе, то он спросил с большим участием: «А что, старик не простудился?»

Надо Вам прибавить, что Государь называет себя и всех своих сверстников стариками.

Когда коснулось Чоргунского бассейна [80], то Его Величество пожелал знать, какой план будет новой плотины, на что я отвечать удовлетворительно не мог. При разговоре о горе, мне удалось сказать о Волохове и о выгоде кондиций, им предлагаемых, и разъяснить, почему нельзя ожидать от него таких же, если упустим время. При разговоре и о доках, и о новом адмиралтействе заметно было, что Государь принимает в этих делах самое живое участие, но что на этот год он был стеснён в финансовых средствах. При разговоре о механической мастерской в Николаеве Его Величество изволил заметить, что, по его мнению, гораздо бы выгоднее иметь такое заведение в Севастополе и что он двух иметь не может. Что же касается до покушения неприятеля на Севастополь, то он никого не опасается. О механическом заведении приказал передать Вашему Высокопревосходительству, что хотя и во всём покоряется Вам, но что, по его мнению, надо механическое заведение устроить в Севастополе при Новом адмиралтействе, чтобы впоследствии не заводить на зиму пароходы в Николаев, где они замерзают в реке и через то делаются для флота бесполезными несколько месяцев. Государь расспрашивал и о госпиталях, и о казармах, и о штурманской роте. О последней я ему сказал, что предположено переместить в бывшее Артиллерийское училище и что всему мешает недостаток в деньгах, требующихся на исправление. О Николаевской госпитали ему известно, что она ветха и что надо новую; спрашивал и о кораблях, и командирах, и офицерах, особенно, почему корабли «Париж» и «Чесма» не могут быть готовы прежде осени. Я сослался на трудность доставки разных вещей отсюда и об опаздывании меди и парусины по требованиям нашим. Кажется, Государю весьма желается, чтобы новые корабли поскорее выходили в море. Представлялся я и особенно был обласкан Великим Князем Константином Николаевичем. Он мне сказал, что едет в Чёрное море делать смотр. Теперь я узнал, что это будет в мае, он второго выедет. Как бы хорошо было иметь хоть одну практическую эскадру на рейде или в море, недурно также усилить артиллерийское учение в экипажах. Князь Меншиков меня принимает как нельзя благосклоннее; я имел с ним несколько раз разговор о Чёрном море и доложил всё Вами порученное, между прочим и о расписаниях Путятина, которые он разрешил пустить в ход. Насчёт Измаильского адмиралтейства [81] было в докладе третьего дня и решено строить. Насчёт пороховых погребов в Килен-балке утверждён проект Павловского. Насчёт недостатка пороху велено обратиться к военно-сухопутному ведомству, не может ли уделить из ближайших крепостей. О пароходе «Владимир» ещё не пришла Ваша бумага. Князь поручил написать Вам, что можно прямо заказать, не дожидаясь разрешения, и потому я согласно полномочия, мне на этот счёт Вами данного, пишу Кремеру с первою почтою. Остальные поручения Вашего Высокопревосходительства все в ходу, и я надеюсь привезти удовлетворительные ответы.

В начале мая Великий Князь выезжает к нам, надо готовить ему показывать, что есть. Я после начала этого письма был у князя и говорил о том, что флот не будет в море при посещении Его Высочества, на это князь отвечал, что программа утверждена Государем в присутствии Константина Николаевича.

Был и у министра внутренних дел, который был особенно любезен и выказал и даже старался выказать к Вам большое уважение. Дело о полиции в ходу и, кажется, будет решено.

Посещал графа Нессельроде [82], он много расспрашивал о Вас и потом о Сулинском деле и тяжбе с Дигборном за «Тамань». Первое теперь у него для соглашения Министерства внутренних дел с Морским и в этом случае Министерство иностранных дел — наш союзник. Возвращение моё не решено. Мне бы очень желалось в конце первой недели выехать в Москву. Князь мне говорил, что, может быть, Государь пожелает мне что-нибудь приказать к Вам. Это письмо отправляю с Краббе. Ваши собственные поручения также выполнены. Деньги все положены, даже московские. Всё это я сделал чрез О. Флита. Тётушка и все родные здоровы. При желании Вашему Высокопревосходительству здоровья остаюсь душевно преданный

В. Корнилов».

«Мы видели, что тотчас по вступлении в должность начальника штаба, Корнилов подал Михаилу Петровичу проект о порядке производства им инспекторских смотров судам отрядов, возвращавшихся из продолжительного плавания. Постоянное крейсерство у восточного берега Чёрного моря и заграничные кампании, конечно, всегда были лучшею морскою школою для Черноморского Флота; просвещённые и деятельные командиры пользовались ими для образования судовых команд, но как крейсеры учились обыкновенно, плавая отдельно один от другого, сменялись на своих дистанциях судами нового отряда, поодиночке возвращались в Севастополь и тотчас входили там в гавань, то им не с кем было соперничать; они не могли поверить свои успехи сравнением с другими судами, соревнования между судовыми командами почти не существовало. Возбудить это соревнование, способствовать развитию морского искусства и усовершенствованию боевой части на Черноморских судах, водворить во всём флоте однообразный военный судовой порядок — вот цель, к которой устремился Корнилов, избрав инспекторские смотры судам средством к достижению сей цели.

По возвращении от восточного берега Чёрного моря, отряд крейсеров собирался на Севастопольском рейде. Приезжал Корнилов и начинал осмотром на всех судах размещения всех судовых принадлежностей, предстоявших капитальных исправлений, вооружения, артиллерии, расписания команды; потом поднимал гребные суда в ростры, снимался иногда с якоря, смотрел тревогу, перемену парусов во время боя, вызывал абордажные партии, требовал со всего отряда вооружённые гребные суда с десантом и т. п. Такие смотры или, лучше сказать, публичные экзамены судов, электризовали Черноморских моряков, знакомили Корнилова с искусством и способностями командиров, доставляли ему случай видеть познания и распорядительность старшего и подчинённых офицеров, развязность и уменье команды. Заметив найденные недостатки командиру, Владимир Алексеевич записывал свои замечания в памятную книжку, дабы видеть, при следующих смотрах, постепенные успехи каждого судна; заносил способнейших офицеров в список кандидатов в командиры и отмечал кто из командиров заслуживает повышения.