— Давайте ещё поговорим о Галиции и Польше, — молвил Колчак и посмотрел на начальника разведки генерал-майора Злобина, получившего повышение и ставшего непременным участником совещаний. — Обстановка там сложная, и, как я понимаю, существует целый ряд неясностей, требующих неотложного разъяснения.

— Так точно, Александр Васильевич. — Получив допуск на заседания «тройки», Николай Павлович автоматически обрёл привилегию обращаться к высшим чиновникам государства по имени-отчеству. — Попытка проводить либеральную политику через образование национальных партий и обеспечения свободы волеизъявления покамест, к сожалению, провалилась. В Галиции продолжает активно действовать ОУН, понёсшая ощутимые потери, но отнюдь не уничтоженная, и поляки. За теми и другими видны уши абвера. Более того, именно в Галиции немцы руками националистов испытывают и отрабатывают новые виды вооружений.

— Стремительное бегство поляков из Западной Украины совершалось по вине Германии, — задумчиво проговорил Куропаткин. — Берлин не поддержал Варшаву, развязывая себе руки для войны с Францией и Англией. Правительству Рыдз-Смыгла пришлось самому идти на поклон к немцам. Однако позднее ничто не помешает Гитлеру сосредоточиться на восточном направлении.

— Как бы то ни было, — продолжал разведчик, — теракты следуют один за другим. И всё с применением германских новинок. Межпартийная конференция попросту расстреляна, и там много неясного.

О разработках секретного оружия в Германии было известно заблаговременно, да и у нас делали и испытывали новые образцы. Что-то получилось, к примеру, наш автомат «Фёдоров-6» ничуть не хуже, а в чём-то и лучше «штурмгевер». Что-то не получилось, что-то отбросили, посчитав бесперспективным. Та же «шумовая пушка» и у немцев не стала оружием для поля боя. Как диверсионный вариант, психологический момент, да ещё в конкретной ситуации — сработала. Но от дальнейших исследований в этом направлении тевтоны отказались. Однако кое-что, похоже, мы всё-таки упустили. В любом случае, немецкие инженеры по многим направлениям нас опережают. Что уж там…

Колчак закурил. Ему нравилось слушать вдумчивую, размеренную речь разведчика. Деникин всё это уже хорошо знал и явно думал о другом. Куропаткин оставался спокойным и внимательным, как всегда.

— Однако последний случай — я имею в виду расстрел съезда — требует особого внимания. Слишком много здесь необъяснимого, даже загадочного. Что-то разрабатывают фашисты, что-то принципиально новое, способное повлиять на расклад сил. Я не говорю об увлечении немецких учёных ядерной физикой. Есть достоверная информация — от создания атомной бомбы они далеки. Я не говорю также об исследованиях в области реактивного самолётостроения. Там тоже пока больше перспектив, чем реальных успехов. Здесь нечто совсем иное.

— Николай Павлович, приложите все силы для разгадки этой тайны, — проговорил Колчак. — Войны с Германией не миновать, это лишь вопрос времени. И мы должны знать все сильные и слабые стороны противника. Тем более если супостат держит в кармане нечто неизвестное… Кто у вас там, в Галиции?

— Во Львове подполковник Иоффе, очень дельный сотрудник.

— Это который родственник Абрама Фёдоровича, директора Физтеха?

— Племянник. Но если Абрам Фёдорович тяготеет к академической науке, то Бориса Соломоновича больше привлекают прикладные аспекты. И не только научные.

— Отлично. Продолжайте работу. Это очень важно.

Оживал и Львов. К середине октября комендантский час сдвинули к одиннадцати вечера, да и получить пропуск для передвижения по городу в запретное время стало нетрудно. В комендатурах принимались во внимание самые простые доводы. Заканчивается у прядильщицы смена в мастерской ближе к полуночи — получи документ.

Проверки стали редкостью, а количество патрулей значительно уменьшилось. Да и сами патрульные больше не носили винтовок и «говорунов» — только пистолет в кобуре да палаш на поясе. На улицах вновь толкались прохожие. Начались дожди, и женщины щеголяли модными в этом сезоне яркими зонтами, мужчины — плащами «макинтош», привезёнными из Англии, и шляпами скочковских мастеров.

Вернулась возможность заказать восхитительные розы в знаменитом цветочном магазине Елены Боднар на улице Леона Сапеги или купить отличный мужской костюм у Маркуса Людвига. В шикарных ресторанах холёные мужчины в смокингах и туфлях «Саламандра» стоимостью в месячный оклад поручика гренадеров курили дорогие и ароматные папиросы «Муратти», пили французский коньяк и обсуждали европейскую политику. Женщины ослепляли белизной открытых плеч и призывно смеялись.

По воскресеньям, в девять вечера вновь зазвучала в эфире передача «На весёлой львовской волне», пересмешничали батяры Щепко и Тонько, Априкосенкранц и Унтенбаум давали уроки «еврейского юмора» и гоготала тётка Бандюковна.

Однако городская жизнь проходила мимо поручика Саблина. Весь октябрь тянулось следствие по делу разгрома съезда. Выяснилось, что больше всего жертв среди польской и украинской делегаций, в то время как русская, хоть и была гораздо малочисленнее, пострадала меньше. Опять поползли слухи о руке Москвы, о том, что расстрел затеян русскими с целью устранения политических противников и как повод для введения оккупационного режима. И использовали для этого бедных, ни в чём не повинных девочек из университета. Естественно, учинив над ними предварительно какое-то злодейство, лишившее девушек рассудка.

Под грозные окрики сверху о соблюдении равноправия наций и установлении мира в Галиции дознаватели из военной прокуратуры выказывали особое рвение, пытаясь воссоздать картину происшествия и разобраться в случившемся.

Саблина вызывали на допросы едва ли не каждый день. В который раз он оказывался в злополучном зале, теперь пустом — кресла, повреждённые и залитые кровью, вынесли, — и показывал в который раз: где стоял он, как располагались в зале его люди, что видел и какие соображения имеет по этому поводу.

К удивлению Ивана Ильича, почти никто не заинтересовался тайной появления бронированного листа в транспаранте. Следователи посчитали это каким-то хитрым фокусом, когда лист либо подняли снизу, из-под сцены (это при абсолютном отсутствии щелей или отверстий в добротном помосте из дубовой доски!), либо незаметно спустили сверху на тросах (на глазах битком набитого людьми зала?!).

Саблин попытался было спорить, но потом понял тщетность своих усилий и замолчал. Говорил лишь когда спрашивали, скупо отвечал на вопросы. По-настоящему обсудить случившееся, поломать голову над загадками страшного происшествия он мог только в кругу Иоффе и Станкевича, но и с особистами ничего стоящего придумать не получалось. Вопросы не находили ответов.

В это же время случилось ещё одно трагическое событие. Саблин наконец собрался навестить особнячок на улице Злота, но дом оказался закрыт и опечатан. Поручик бросился в ближайшую комендатуру. Пользуясь гренадерскими нашивками как пропуском, нашёл следователя военной прокуратуры.

Тот рассказал, что почтенная пани была найдена мёртвой в зале своего дома. Сердце, знаете ли. О нет, ни следов борьбы, ни пропавших вещей, ни признаков пребывания посторонних в доме, ничего такого не было. Замки на дверях целы. Военврач сделал вскрытие — остановка сердца.