– То-то и оно, что нет. Но что характерно, ни один из милиционеров ничего не помнит. Даже адрес удалось установить, только подняв звонок бдительных соседей.

– Наш потрудился? – Глеб нахмурился.

– Как ты проницателен. Сообщаю также, что твой гость Шведов нанял, оказывается, целую прорву людей – искать своего сбежавшего телохранителя. Вот, кстати, его фотография. А телохранитель этот, как выяснилось, несколько лет назад тренировался у неведомого тебе Ликанова.

Елена взяла фотографию Рустама, задумчиво повертела и сообщила:

– Этого можно уже не искать. Мертв.

– Поглощен? – уточнил Стежень.

– Нет, просто мертв. Я вижу разницу.

– Хорошо,– кивнул Глеб.– И что дальше?

– Дальше – милиция в поте лица будет искать убийцу или убийц. Тем же самым займется мой «обиженный» клиент. И тут ни ты, ни я ничего не сможем сделать.

– А что сможем?

– Мои источники возьмут поиски на контроль. Но перспективы не радуют. Похоже, наш приятель поднабрался сил и начал куролесить.

– Его зовут Морри.

—?

– Так сказал Дмитрий.

– Что ж, Морри так Морри. А теперь вот тебе дискетка. Изучи на досуге.

– Что здесь?

– Фольклор. Наш фольклор.

– Это прямо сейчас?

– А зачем откладывать?

* * *

Ведун вернулся домой затемно. Путь неблизкий. Вошел, запалил огонек – для свету. Печку – не стал. Тепло. Полез в сундук, достал все, что надобно. Разложил. Взял склянку мутного зеленого стекла, взболтал с приговором, распечатал:

– Охо-хо, шишево молоко! – и слил маленько в деревянную чашку.

С остерегом распечатал вместилище, в кое спрятал толику нелюдя. Ножом отщипнул крошку, растер на камушке, ссыпал труху в чашку.

Пока делал – аж вспотел от страха. Но страх – дело простое. В ином деле – даже подспорье.

– Сила – за силу. Слово – за слово. Беги, мертвяк-костобряк, от живого прочь… Не, не то.

Не поможет. Ищи, Бурый, ищи…

Ведун накрыл чашку и задумался.

Глеб Стежень

Я читал Кировы сказки, пока не стемнело. Никто меня не беспокоил. Но вытащить зерно истины из всех этих «бабок-дедок, волков серых боков и сивок-бурок» мне не удалось. Хотя зерно определенно имелось. Так ничего и не надумав, я спустился вниз. Остается надеяться, что хоть в подсознании что-то осело. В гостиной сидел Кирилл и листал привезенные с собой журналы. Увидев меня, сразу встал:

– Ну как?

Я пожал плечами:

– Может, растолкуешь мне, тугодумному?

Кир покачал головой:

– Не могу. Самому никак не ухватить. Но это пока можно отложить. У тебя есть деньги?

– Сколько надо?

– Пять тысяч долларов.

– Легко. Пошли вниз.

Деньги я хранил вместе со всей своей токсичной химией. Гадость к гадости. «Прах к праху», как говаривал Сермаль.

Открыл сейф, вынул упаковку баксов, отсчитал половину. Кирилл свернул их и сунул в карман брюк.

– Могу я узнать, за что плачу? – поинтересовался я.

Сумма не такая уж большая для меня и совершенно ничтожная для господина Игоева, но любопытно.

– За нее.– Кир похлопал по морозилке, в которую мы уложили тело жены Шведова.

Что он умеет, так это заинтриговать.

– Не забыл, что я тебе говорил? – спросил Кир.

– Ты об оживлении? – За всеми охранными хлопотами идея реанимации покойников как-то отодвинулась на второй план.– Что, пришло время поиграть в зомби? Ну, брат, пять штук за душу – совсем дешево!

– Не остри! – строго сказал Кирилл.– Пять тысяч – цена того, что ты сейчас увидишь.– В руках у него оказалась видеокассета. Я даже не заметил, откуда он ее извлек.– Деньги – твой первый вклад,– продолжал он.– Мелочь, но ты должен был их отдать. А теперь пошли наверх.

Видик в гостиной значительно приличней, чем в моей спальне, но Кир заявил, что хватит и маленькой «двойки». Я хотел сразу же воткнуть кассету, но Кирилл не позволил. Порылся в моих дисках, нашел старину Байрона, «Июльское утро», выключил свет…

Мое любопытство достигло максимума, но я молчал. Если Кир что-то делает, значит, так надо. Просто только лебеда растет.

На экране появился лес. Качество изображения отличное, хотя по счетчику сбоку видно – съемка любительская. Камера неторопливо описывала круг. Секунд через десять я понял: лес не наш, а европейский. Где-нибудь в Австрии или Германии. И точно, сбоку, над деревьями, появился замок. Нечто готическое с пестрыми флажками на крыше. Но камера продолжала двигаться, и замок исчез. Зато появилась мощеная дорожка и лестница. По лестнице поднималась девушка в легком коротком платье. Стройная, загорелые, слегка полноватые, на мой вкус, ноги, но походка замечательная. Солнце светило ей в спину, и светлые распущенные волосы блестели и переливались, как на рекламе шампуня. Оператор плавно «наехал» камерой, так, что в тот момент, когда она поднялась на площадку в конце лестницы, то заполнила весь кадр. Вот девушка повернулась, улыбнулась – половину лица закрывали темные очки, но что-то смутно знакомое… Взмах головой – она засмеялась, сняла очки и показала оператору язык… И тут я ее узнал.

Фильм длился почти два часа и состоял из множества самых разных фрагментов. Немножко России, немножко Европы. Турция. Египет. Питер. И все время – соло. Если в кадр попадали люди, то лишь случайные. Исключение было сделано для собаки. Той самой кавказской овчарки, чей труп мы с Киром нашли в лесу. Здоровенный страхолюдный зверь, но хозяйку любил.

Признаюсь, героиня фильма произвела на меня впечатление. Была в ней изюминка. Нет, побольше, чем изюминка.

– О’кей,– сказал я, когда пленка кончилась и Кир зажег свет.– Теперь я примерно знаю, какой она была. Ты ведь это имел в виду?

– Почти.

– Почти так почти. Готов выслушать твои инструкции и приступить к делу.

Кирилл помолчал немного, поглядел на меня эдак задумчиво и наконец произнес:

– Инструкций не будет, Глеб.

– Не понял?

– Инструкций не будет.

Я с полминуты пытался переварить этот коан…[7]Не сумел.

– Хорошо. Что же я, по-твоему, должен делать?

– Ты должен ее полюбить…

Слепой Орфей идет через пустырь.

Под сапогом похрустывают травы.