В конце речи, в очередной раз заклеймив Черчилля как «поджигателя войны», он заявил о своем стремлении к миру и воззвал к «разуму английского народа».

Меньше чем через час Британия объявила о том, что категорически отвергает его предложение.

Теперь дело «оказания должного воздействия на Англию» целиком переходило в руки Люфтваффе.

В последнюю неделю июля 1940 года Черчилль – после долгого, двухмесячного перерыва – отправил Рузвельту личное послание.

Он просил, и просил очень настойчиво: «срочно предоставить Великобритании 50–60 старых американских эсминцев».

Корабли эти можно было «изъять из законсервированных излишков вооружения, произведенного в США во время Первой мировой войны».

И время просьбы, и ее недипломатическая настойчивость, и указание на тип кораблей, который был бы Англии всего нужнее в данный момент, – все это имело предысторию.

Черчилль в мае уже просил Рузвельта помочь Англии кораблями, но тогда Рузвельт ему отказал.

Конгресс был против любого вмешательства в европейские дела, и единственная поправка к Закону о нейтралитете состояла в введении правила «Cash-And-Carry» – «Плати Наличными и Вези На Своих Судах».

Собственно, правило было выгодным для Англии и Франции. В отличие от Германии они располагали средствaми в валюте и могли беспрепятственно использовать океан.

Однако события обгоняли медленно действующий конгресс. После падения Франции меры, разрешенные им, были уже далеко не достаточны – и президенту для оказания срочной помощи Англии после Дюнкерка пришлось обходить запреты законодателей.

Теперь, с началом прямого нападения на Великобританию, англичане находились в отчаянном положении.

«Битва за Британию» началась 10 июля 1940 года. Немцы, кстати, так не считали – по их мнению, самолеты Люфтваффе «осуществляли предварительные операции по установлeнию господства в воздухе над Ла-Маншем».

Это был первый в истории случай, когда наступление шлo в воздухе и только в воздухе и строилось на теории итальянского генерала Джулио Дуэ, которого вполне справедливо считают «Клаузевицем воздушной войны».

Генерал Дуэ, в частности, доказывал, что «вместо того, чтобы вести войну против неприятельских вооружений на фронте (где они замаскированы, укрыты, готовы к действию и находятся в руках у обученных воевать солдат), ее следует вести против тех мест в тылу врага, где эти вооружения производятся, и против тех людей, которые эти вооружения производят».

Мы можем назвать это «Теоремой Дуэ».

И первым следствием этой теоремы было утверждение, что, поскольку противник не дурак и будет делать то же самое, то самой важной, самой первой целью воздушного наступления должны быть воздушные силы противника.

Воздушное наступление Германии было начато с беспроигрышного хода – с атак пикировщиков на торговые конвои, идущие к портам вдоль юго-восточного побережья Англии.

Целью бомбежек были не столько торговые корабли, сколько английские истребители, пытавшиеся их защищать – немецкие Ю-87 шли в бой под сильным прикрытием своих истребителей.

Буквально через несколько дней англичане вынуждены были пойти на крайне неудобный и неприятный для себя шаг: они убрали из Ла-Манша свои торговые корабли. Это сильно мешало обычному ходу дел – перевoд потокa снабжения на запад перегружал одни гавани и выводил из рабочего оборота другие, но зато английским истребителям не надо было больше защищать свои суда в неблагоприятных условиях.

Следующим ходом германской авиации стали бомбежки военных портов на юге Англии, где наготове стояли английские эсминцы.

Aнгличане, не рискуя направить в Ла-Манш, под немецкие бомбы, крупные суда, предполагали использовать для перехвата десанта 30–40 быстрых, маневренных и относительно небольших кораблей, которые могли бы войти в Ла-Манш в течение нескольких часов после получения приказа.

Потеряв десяток таких кораблей потопленными или поврежденными, Адмиралтейство убрало эсминцы из южного порта Довер – подальше…

Помощь была нужнa, и срочно. Черчилль понимал, конечно, что эсминцы, может быть, прибудут в Англию слишком поздно. Но ему был важен – может быть, еще больше, чем сами корабли – жест поддержки со стороны США.

Англия, с ее населением в 45 миллионов, не смогла бы бесконечно долго выдерживать борьбу против гитлеровской Германии, располaгавшей ресурсами покоренных ею стран Европы.

Первоочередной задачей Англии в июле 1940 года было оставаться в живых.

А дальше – если первая задача будет решена – Англии был бы нужен могущественный союзник, и как можно скорее, пока у нее есть еще силы сражаться.

В августе 1940 года – точная дата варьируется от 8 и до 15 августа – Германия обьявила наконец «День Орла»: начало неограниченного воздушного наступления на аэродромы и города Великобритании.

Падение Франции в июне 1940 года пережил на собственном опыте один очень умный и очень проницательный человек по имени Марк Блок.

Он воевал в Первой мировой войне, был награжден орденом Почетного легиона, а потом, уже в мирные годы, стал ученым – профессором истории в Сорбонне. Имя его стало известным в конце 20-х годов, когда он вместе с Люсьеном Февром основал журнал «Annales d’histoire economique et sociale Annales».

В своей последней книге, «Странное поражение», он оставил короткий абрис того, что видел сам – а видел он разгром.

Даже не армии, а всего общества – полное, поистине всеобщее поражение, с отказом от всякой дальнейшей борьбы.

Все попытки отдельных лиц сделать что-то – де Голля, например – рушились, в полном соответствии с взглядами профессора Блока на историю как на эволюцию общественных форм, где роль индивидуума невелика.

Третья Республика кончилась – появилось новое образование со столицей в Виши, называемое «Французским Государством» – (L’Etat Francais), без обозначения формы его правления.

По другую сторону пролива Ла-Манш картина была другой.

В Англии в срочном порядке вооружались и обучались новые дивизии. Был сформирован – буквально из ничего – новый корпус Территориальной обороны, числом превысивший миллион человек.

Светские дамы записывались на курсы медсестер и водителей машин «Скорой помощи».

Публицист и писатель, не одобрявший социальную систему Великобритании – и настолько левый, что воевал в Испании на стороне республиканцев в составе троцкистской милиции, Джордж Орвелл, к собственному изумлению, ощутил, что стал патриотом.

Он не слишком комплиментарно относился к родной стране, но в минуту кризиса оказался истинным британцем: