– Помнишь, как ты одалживала мне платье в горошек, которое сшила тебе mamma? А теперь у меня у самой столько красивых вещей… Ты непременно должна надеть на премьеру что-нибудь из моих нарядов – непременно!

Темно-синее шелковое платье оказалось слишком коротко, а розовое атласное мне не пошло. Но у Кармелы было еще одно – облегающее, покрытое множеством светлых перламутровых блесток, – и в нем я смотрелась отлично.

Сестра посмотрела на меня и улыбнулась.

– Я надевала это платье только раз, но провела в нем лучшую ночь в своей жизни. Где-то должны быть туфли в тон… – Она встала на четвереньки и заглянула под кровать. – По-моему, mamma была в них прошлой ночью. Надеюсь, она не сбила каблуки.

Я наблюдала, как сестра роется среди разбросанных вещей. От ее движений частички пыли взлетали и вспыхивали в луче солнечного света, прежде чем снова осесть.

– Я не могу носить твою одежду, Кармела, – внезапно решила я.

Кармела остановилась и села на пятки:

– Почему? Она что, недостаточно хороша для тебя?

– Да нет!.. Просто я знаю, откуда у тебя на нее деньги.

При одной мысли об этом к горлу подкатывала тошнота.

– Что именно ты знаешь?

С минуту мы пристально смотрели друг на друга, и я увидела, как сильно изменилась сестра. В ней появился лоск, а еще появилась жесткость. Она пошла по маминым стопам, и больше отрицать это было нельзя.

– Не думала я, что ты мечтаешь о такой жизни, – сказала я. – А как же твой голос? Неужели он пропадет впустую? Кармела, это ведь дар Божий!

– Вряд ли Бог хочет, чтобы я умерла с голоду, – заметила сестра. – И потом, я все время пою. Когда-нибудь голос принесет мне славу, ну а пока мне надо чем-то зарабатывать на жизнь.

– Я бы помогла тебе, дала бы денег, если бы ты только попросила…

– Не нужны мне твои деньги! – с внезапной злостью ответила Кармела. – Кто ты такая, чтобы за меня решать? Или ты считаешь себя лучше меня? Лучше мамы?

– Я этого не говорила, – поспешно ответила я. – Просто ты еще так молода, и я боюсь, что ты совершаешь большую ошибку. Я лишь пытаюсь заботиться о тебе, Кармела…

– Я в твоей заботе не нуждаюсь. Если боишься замараться о мое платье – что ж, не надевай. – Она бросила быстрый взгляд на мое отражение в зеркале. – Хотя это всего лишь платье… и оно тебе идет.

* * *

В конце концов я одолжила платье у Бетти – то же самое, в котором была на концерте синьора Ланца в лондонском «Палладиуме». К нему я купила новые туфли на низком каблуке, чтобы не возвышаться над Пепе. В таком наряде я смотрелась немного простовато, но в последний момент Бетти надела мне на руку серебряный браслет в виде цепочки.

– Прекрасно выглядите, дорогая, – сказала она.

– Вы тоже, синьора.

И это была правда. Кожу Бетти покрывал легкий загар, взгляд был ясный, платье – выше всяких похвал. А главное, она выглядела гораздо счастливее, чем до поездки в горы. Марио стоял рядом с ней и теребил туго завязанный галстук. Он заметно постройнел и похорошел, хотя лицо его и казалось слегка усталым, а вокруг глаз появились морщинки.

На виллу Бадольо за нами прислали машины, и я села в один автомобиль с Пепе и экономкой. Мы услышали крики задолго до того, как подъехали к театру. Сотни скандирующих людей теснились на тротуаре и выскакивали на дорогу. Такси пришлось сбавить ход, чтобы пробраться сквозь толпу.

– Невероятно… – пробормотал Пепе.

– И так каждый раз, – сказала я.

– Но почему они кричат?

– Наверное, думают, что мы тоже какие-нибудь знаменитости.

– Может, помахать им? – с озорной улыбкой предложил Пепе. – Пускай почувствуют, что ждали не зря.

На премьере мне понравилось все: подниматься под руку с Пепе по ведущей ко входу красной ковровой дорожке, смотреть, как улыбающиеся Марио и Бетти позируют перед фотографами, слышать, как толпа выкрикивает их имена, идти вслед за ними сквозь полицейское заграждение в кинотеатр. Но больше всего мне понравился сам фильм. В этой до ужаса глупой истории синьор Ланца играет американского певца. Его герой знакомится в Риме с хорошенькой девушкой, которая в него влюбляется. Сюжет – лишь предлог, чтобы продемонстрировать живописные виды нашего города и прекрасный голос Марио. И в этом смысле картина удалась как нельзя лучше.

С тех пор я видела этот фильм раз сто. Он никогда мне не надоедает, потому что я сама принимала участие в его создании. И да, если присмотреться хорошенько, можно заметить, как я проношусь в развевающихся юбках мимо камеры – буквально на какую-то долю секунды, и никто никогда не упоминал, что увидел меня на экране.

После просмотра в банкетном зале «Эксельсиора» устроили грандиозную вечеринку. Музыканты играли танцевальную музыку, а из фонтана било шампанское. Туда пришли все звезды фильма: Мариза Аллазио, Ренато Рашель, Пегги Касл. Странно было видеть среди них слуг с виллы Бадольо – нарядных и не похожих на себя. Сначала я немного стеснялась и жалась к стене. Зато Пепе не сидел на месте – то танцевал, то приносил девушкам напитки, – и после пары бокалов шампанского я постепенно расслабилась и тоже начала веселиться. Мы танцевали, пока щеки у меня не раскраснелись, а гости не начали расходиться.

Я надеялась, что синьор Ланца тоже меня пригласит. Глупо, конечно, – мне хотелось, чтобы из всей толпы гостей он выбрал именно меня, я то и дело на него оглядывалась. Марио пел, затем произнес речь, в которой поблагодарил Бетти и всех, кто его поддерживал, упомянув даже о своем поваре Пепе. Это было незабываемо. Но если бы Марио выбрал меня, взял за руку и у всех на глазах вывел на танцплощадку, ночь стала бы просто волшебной.

Марио окружали почитатели, Бетти, занятая гостями, за весь вечер не обменялась со мной ни словом. Я стояла и теребила серебряный браслет – взятую взаймы вещь, которая никогда не станет моей, как бы мило она ни смотрелась у меня на запястье. И вдруг я поняла: Бетти с Марио даны мне тоже лишь взаймы.

Я видела их каждый день, больше года делила с ними все печали и радости, знала запах волос Бетти, прежде других чувствовала перемену ее настроения. Я понимала Марио и Бетти гораздо лучше, чем гости в банкетном зале. Но я не принадлежала к их миру, а они никогда не видели моего. Однажды двери между нашими мирами захлопнутся, и тогда все кончится. От этой мысли по спине пробежал холодок.

Однако был здесь человек, который мог стать моим, мог принадлежать мне всецело и навсегда. На танцплощадке он чувствовал себя так же свободно, как на кухне. Его темные волосы блестели от пота, его лицо сияло. Я смотрела, как он кружит за руку одну из гувернанток – Лилиану, кажется, а может, и Анну-Марию. Обе они были хороши собой и в ту ночь не раз с ним танцевали. Я нетерпеливо ждала, когда же музыка кончится и они разойдутся. Мне хотелось, чтобы заиграла спокойная мелодия и мы смогли медленно покачиваться в такт, тесно прижавшись друг к другу, хотелось ощущать жар его тела, чувствовать под ладонью тонкую шерстяную ткань взятого напрокат костюма и упругие мускулы, позволить ему вести меня – хотелось принадлежать ему.