Конечно, это могло быть совпадением, но когда-то ряд подобных «совпадений» привел к покушению на его жизнь, убийству, тюрьме и вечному проклятию раскаяния.

Когда Чагин вошел в будку и набрал номер телефона, ему было достаточно, чтобы толстенький человечек с больной головой не приблизился настолько, чтобы услышать, о чем Никита говорит в трубку. Но человечка вообще не было заметно.

– Анфиса, – сказал Чагин ответившей на том конце провода секретарше, – передай, пожалуйста, Наташе, чтобы взяла с собой фотоаппарат. Хорошо?

Создав таким образом алиби, он прикрыл телом телефон и набрал номер, который дал ему позавчера Лебедев. Раздалось не меньше десяти гудков, пока с той стороны сняли трубку.

– Да, – сказал спокойный и полный сил голос Лебедева.

– Борис, это я.

– Никита? Что случилось? Говори по возможности быстро.

– Пока ничего. Жив, здоров. Но тут происходит нечто непонятное. Я боюсь за Лешу и Вику.

– Что-то конкретное?

– Нет, я бы не сказал. Всего понемножку, а в целом – появляется какое-то предчувствие.

– Не паникуй. Пока они здесь, ничего с ними не случится.

– Борис, тут что-то не так. Не могу всего объяснить, но мне кажется, это касается именно моей семьи. Ты не мог бы на несколько дней забрать их к себе?

Некоторое время в трубке было слышно только потрескивание, потом ровный и какой-то тусклый голос Лебедева сказал:

– Нет, я не смогу этого сделать.

– Но почему? – не поверил собственным ушам Чагин.

– Не могу объяснить. Прости.

– Зачем тогда ты дал мне этот номер?

– Я не должен был этого делать, но подумал, что так будет лучше.

– Борис… Пожалуйста… Я не понимаю.

– Никита, тебе пора класть трубку. Позвони через два часа. Звони настойчивей: звоночек выведен во двор, но до телефона еще нужно добежать.

Чагин швырнул трубку на рычаг, ударом ноги открыл дверь телефонной будки и, оказавшись на улице, огляделся в ярости и отчаянии.

Мне жаль папу и маму. Иногда очень хочется увидеть их. Но так, чтобы они не видели меня.

Увидеть не получалось, зато я смогла услышать их. Ничего хорошего из этого не вышло.

После того как я подключилась к телефону дяди Игоря и подслушала, я дала себе слово больше так не делать, но потом, когда я все-таки решила отправить смс-ку родителям, я не удержалась и снова при помощи их мобильников подслушала, что они говорят с той стороны.

На этот раз я услышала такие вещи, которые не хочу слышать больше никогда. И, конечно, я больше никогда, никогда, никогда, никогда не буду подслушивать.

А если им так нужны эти смс-ки, пусть получают их.

Я призналась во всем дяде Игорю, и дядя Игорь сказал, что на моем месте он ни за что не отправил бы им ни слова, ни даже закорючки. Он считает, что я дразню их, и это плохо кончится.

Но ведь они просят эти смс-ки, они радуются, значит, они им нужны. Да, конечно, ужасно неприятно, как они ими пользуются.

Когда дядя Игорь злится, он говорит спокойно, тихо, почти шепотом. Мне это ужасно нравится.

Сил остается все меньше. Пожалуй, на день-два. А шансы, что наши ребята появятся здесь раньше, чем через пять-шесть дней, ничтожны. Значит, и мои шансы близки к нулю. Потому что выбраться без посторонней помощи я не смогу, а способов позвать на помощь не осталось.

Анжела считает, что я поехал на Север, посмотреть, приходят ли корабли. Так же думают и все остальные. Они не ждут меня раньше, чем через десять дней, значит, не начнут беспокоиться раньше этого срока.

Я всегда носил с собой специальный телефончик, чтобы Анжела могла сообщить мне, если что не так. Телефончик разбит и раздавлен, когда я падал с крыши. Так что, даже если она не выдержит и нарушит свое обещание не тревожить меня по пустякам, то не сможет связаться со мной.

Попытка проползти несколько сот метров до телефонов-автоматов неосуществима. В лучшем случае я попаду к людям Бура. А в худшем, это навряд ли будет похоже на бой. Я разглядываю в окно людей, живущих в этом квартале. Серьги, склизкие рты, походки шакалов. Дерганые. Любят собираться в стаи.

И почему я отказался завести почтовых голубей? Смешно.

Что же делать? Просто издохнуть в этом подвале? Или все-таки выйти и встретить смерть на улице?

Не могу позволить себе ни то, ни другое. Я должен быть рядом с Анжелой. По меньшей мере, до тех пор, пока не передам ее в надежные руки.

Почему я никому не рассказал правды о ней? Ни Хабарову, ни даже Лене.

Даже в Секторе знают о ней больше, чем у нас.

Немного осведомлены мои ребята, выполняющие время от времени здесь работу. Но они считают рассказы дерганых о девочке с мобильником мифом, а смс-ки, приходящие на храмовые аппараты, дешевым трюком епископа Изюмова. И они не распространяются. Не болтливые.

Нельзя умирать.

Нельзя поддаваться искушению выйти.

Ждать.

Терпеть.

Как быстро она выросла. Семнадцать лет. Взрослая. Сознающая свою силу. Почти женщина.

Кажется совсем, совсем недавно я притащил ей щенка лабрадора. Как долго она сидела на корточках рядом с ним! Пристально смотрела на него. Гладила. Протягивала руку, и щенок тыкался в ее ладонь своим носиком. Я все ждал, когда она не выдержит и схватит щенка и прижмет к себе (будь мне двенадцать, я бы сделал именно так), но она не делала этого. Постепенно комната наполнялась каким-то физически ощутимым теплом, мне показалось даже, что в комнате стало значительно светлее. Вскоре это тепло и этот свет сгустились настолько, что стали почти невыносимыми, и я вышел. Девочка и собака проводили меня одинаковыми взглядами.

Только сейчас мне становится ясно, что всю жизнь, стоило мне встретиться с чем-то очень красивым, с каким-нибудь большим счастьем, как я сразу готовился за него умереть. Ну не странно ли?

Хуже всего то, что мне абсолютно не страшно. Зато очень больно.

Интересно, почему человек некоторых кошмарных снов боится больше, чем смерти и физических мучений?

Первым решением было больше никогда не обращаться за помощью к Лебедеву. «Священник он и в Африке священник, – думал Чагин в тумане ярости. – Слова, слова, слова… А как дошли до дела – извини, Никита, не могу. Что ж, понятно… Решил свить себе семейное гнездышко. Завести тихую жену. Белый инжир, чай с медом!.. Немедленно звонить Рыковой. Пусть ответит, что это за дети-Омега!»

Но в следующую секунду Чагин решил, что звонить Елене Сергеевне будет неправильно. Хотя бы потому, что таким образом он выдаст Теоретика, а этот человек-протуберанец, этот измученный дерганый, этот полусумасшедший карл маркс, и так уже, кажется, еле цепляется за жизнь.