Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внутри было темно и, в общем-то, всё как и в допереворотных клубах. Столики, никелированные трубы, освещенный подиум.
Принесли неплохую еду. Чагин отказался от коньяка и коктейлей и заказал бутылку простого вина с калужских виноградников. Удивительно, это было то самое вино, которым Вика несколько дней назад угощала полковника.
На подиуме какое-то время крутилась стриптизерша с отсутствующими бедрами и огромной синтетической грудью, потом появился фокусник, достававший из шляпы мячики в виде желтых смайликов, за фокусником последовало еще несколько скучных номеров.
– Что мы здесь делаем? – спросил Чагин.
– Подождите немного, – сказала Наташа. – Сейчас начнется. Обещали сюрприз.
Вскоре на подиум вышел скользкий ведущий с неправильным прикусом и кокетливой манерой поправлять рукой волосы.
– По-моему, господа, самые дорогие гости уже собрались. Настроение на хаях. Как говорится, СТАРТ-АП!
В зале зааплодировали.
– Вынужден вас огорчить. Сегодня мне не удастся провести вечер. Мое место займет… – Он оглядел зал и поправил волосы. – Мое место займет… Актриса, соединившая в себе культуру Франции, России и Украины. Эдит Пиаф, Верка Сердючка и Надежда Бабкина в одном лице. ГА-А-АЛА…
– Пугалашко! – заорал зал. – Пугалашко!
– Ну что ж. – Довольный созданной интригой, ведущий поправил волосы кокетливой ручкой. – И на этот раз вы оказались самой проницательной публикой России. Встречайте! Сама! Пре-е-емиум… Донна!
Под дикий рев публики на подиум выскочила премиум-донна Гала Пугалашко, законодатель эстрадной моды СССР и цифровой допереворотной России. За те шесть лет, что Чагин не видел ее, Гала почти не изменилась, только походка стала совсем деревянной и увеличилась по моде грудь.
А так – на ней был все тот же коротенький балахончик на цилиндрическом старушечьем теле и те же ямочки на толстых коленях.
Без всякого предисловия Гала запела о любви. Некоторые пары за столиками обнялись, в глазах одиноких балахонистых женщин блеснули слезы. Но вдруг Чагин вздрогнул. В зале раздался звонок мобильного телефона. Не обращая на него никакого внимания, Гала продолжала обнимать микрофон и лирически мерить подиум шагами усталого солдата. Через несколько секунд зазвучала еще трель, потом еще одна, мелодии телефонных вызовов заполнили зал.
– Что это? – спросил Чагин.
– Это люди приносят с собой маленькие кассетные магнитофончики, на которых записаны рингтоны, и включают, когда начинается выступление.
– Но зачем?
– Так принято, – сказала Наташа мечтательно. – Дань воспоминаниям. Помните, сидишь, бывало, в Большом театре и вдруг посреди представления – звонок мобильника.
Чагину показалось, что он кое-что понял.
– Фрагментарность? – спросил он. – Прыжки? Это вы придумали звонками разбивать выступление на кусочки? В «Прыгающем человеке»?
– К сожалению, нет, это родилось стихийно. В народе еще не окончательно выбиты творческие силы. Зато мы, – Наташа наклонилась к уху Чагина, – мы придумали в ангелианских церквях прерывать службу рекламой чип-шопов и концертов Ленки-инетчицы. Получили за это большую премию.
– Надо сходить, – сказал Чагин с сарказмом. – На службу.
Гала закончила пение, расставила ноги и взяла микрофон обеими руками.
– А теперь, – романтически прохрипела она в микрофон, – обещанный сюрприз. Новая волна, наша смена… Наша мегазвезда, наша мегавспышка! Она заста-авила-таки нас поволноваться. Исче-езла надолго, нигде не появлялась. Уж не подцепила ли случа́ем какой-нибудь вирус от заезжих кретинов? Или с тульским кофе? Или по сетям электрическим?
В зале дружно захохотали. Раздались аплодисменты. Похоже, все знали, о ком идет речь.
– Доколе, Катерина, ты будешь испытывать наше терпение? – крикнула Гала в сторону кулис. – Давайте хором. До-ко-ле! До-ко-ле!
Это отдаленно напоминало вызов Снегурочки на детском утреннике.
На сцену выкатилась инвалидная коляска, в которой сидел молодой, коротко стриженный, мужчина с глубокими синяками под глазами. Красная рубашка была расстегнута на три пуговицы, пожалуй, для того, чтобы всем, даже с самых дальних столиков, хорошо были видны белые бинты, опоясывающие его грудь. Ширинка черных кожаных штанов была, как и полагается, расстегнута и наружу торчал уголок красной рубашки длиною сантиметров в пятнадцать.
– Вот она, вспышка сверхновой!
Зал на несколько мгновений замер, потом очнулся, завизжал, засвистел и затопал.
– Это она! – кричали самые догадливые. – Мегавспышка! Инджойте!
– Что происходит? – спросил Чагин, наклонившись к Наташе.
– Видели плакаты Катьки-мегавспышки?
– Ну, видел, – ответил Чагин, вспоминая поп-звезду с узкими мальчишескими бедрами и голой грудью пятого размера.
– Ну вот, – вздохнула Наташа, – вот она операцию сделала.
Гала Пугалашко подбежала к инвалидному креслу и, наклонившись, игривой старческой ручкой подбросила вверх торчавший из ширинки красный рубашечный лоскут.
– Надеюсь, твое новое приобретение не меньше! – крикнула она в микрофон, подмигнула залу, и зал бешено зааплодировал.
– Она, что, поменяла пол? – спросил Никита, чувствуя, как волна тошноты поднимается к горлу.
– Ну да, – ответила Наташа. – Держали в секрете. Хотели фурор произвести.
– Что-то мне не очень хорошо, я выйду на пару минут, подышу свежим воздухом.
– Ладно, только от клуба далеко не отходи. Я за тебя отвечаю. – Наташа взяла его за руку и с тревогой посмотрела ему в глаза.
Когда Чагин пробирался между столиками к выходу, в спину ему неслось со сцены:
– Господа, фанеру! ВКонтакт!
– Есть ВКонтакт! – крикнул кокетливый ведущий, и изо всех колонок загремело: «Мяу-ши! Мяу-ши! Тебе мои мя-ки-ши!»
«Хорошо, что телефоны бесплатные. Хорошо, что телефоны бесплатные», – как заговор, как защитную мантру, повторял про себя Чагин, пробираясь через толпу у входа в клуб.
«Хорошо, что телефоны бесплатные, – повторял он, думая при этом, что зря он так погорячился насчет Лебедева. – Ну, захотел человек семейного счастья, ну испугался. Что за ерунда!»
На улице уже было темно. Вход в клуб сиял, золотая молодежь светила фонариками, и от этого темнота вокруг казалась совсем кромешной, как на околице села летней безлунной ночью.
Уже забыв, что он обещал себе никогда больше не связываться с Лебедевым, Никита вошел в ближайшую телефонную будку. Посмотрел на свои командирские часы с фосфоресцирующим циферблатом. Лебедев просил звонить часа через два. Прошло не меньше четырех. Можно сказать, выдержал характер. Вперед. Чагин снял трубку и стал набирать номер.