Кэти, я знала, что Шелли увлекается женщинами. Но ведь он поэт, и они нужны ему для написания стихов. Вот Корнелия Ньютон, младшая сестра мадам де Буанвиль, богатой англичанки, вышедшей замуж за француза. Ее муж был адъютантом знаменитого генерала Лафайета, но погиб во время похода Наполеона на Россию. Семья очень богатая — владеет плантациями в Западной Индии — и довольно странная. Я гостила у них в Брэкнелле, там все было каким-то неестественным и фальшивым, но Шелли нравилось. Он отчаянно флиртовал на моих глазах с этой самой Корнелией, между прочим матерью пятерых детей и женщиной намного старше его. Они вегетарианцы и наиристы — это по названию книги Лоренса «Империя наиров». Ты ее не читала, и не надо. Там о каком-то групповом браке в коммуне, где женщины сами выбирают себе партнеров, носят панталоны и короткие прически. Хотя мадам Буанвиль и Корнелия Ньютон ничего этого, конечно, не делают. Все они, как и Шелли, зациклены на искусстве и литературе. Суди сама: каждое утро эта Корнелия выбирала один сонет Петрарки и на его примере обучала Перси итальянскому. В доме она могла ни слова не говоря открыть книгу, указать пальцем на какую-то строку и после этого все целый день спорили ни о чем. Я там надолго не задержалась — чувствовала себя неуютно, и уехала в Лондон. Пусть он развлекается как хочет.

И на Скиннер-стрит в дом к своему кумиру Годвину он тоже меня повел. Эта женщина была тогда в Шотландии. Скучно было невообразимо: мрачный старый философ, которого интересовали только деньги Шелли, я поняла это сразу, его суетливая вульгарная жена, их маленький сын и две девицы: одна бойкая, хорошенькая, дочь миссис Годвин — Джейн, другая — ты не поверишь, дочь самой Мэри Уолстонкрафт! Отец ее неизвестен. Опять же Годвину она чужая, что было заметно, потому что он на обеих раздражался и норовил поскорее уединиться с Шелли в своем кабинете. Дочь Уолстонкрафт зовут Фанни, и она очень милая — добрая и любезная. Видно, что ей в этой семье нелегко приходится. Господи, Кэти, и кто бы мог подумать, что знакомство с ними обернется таким кошмаром?

В июне я с Иантой уехала в Бат, куда и пришло письмо от сестры: Шелли с этой женщиной покинули Лондон 28 июля рано утром. Судя по всему, они направились во Францию. С собой прихватили и Джейн, так что мой муж путешествует по Европе с двумя юными девушками. Хорошо хоть Фанни отказалась, а то их было бы три.

Не сомневаюсь ни на минуту, что он был соблазнен самым беззастенчивым образом и его вынудили уехать. Говорят, сэр Тимоти в ярости. Он только-только примирился с нашим браком — и вот новый сюрприз.

Сердце подсказывает мне, что Перси вернется, непременно вернется. Он же не может просто взять и оставить нас с Иантой. При всем при том он остается умнейшим и порядочнейшим человеком из всех, кого я знаю. Не верь никаким слухам и сплетням про нас, дорогая, и помолись за меня. Пожелай мне терпения. Пусть все это пройдет как страшный сон.

Твоя Гарриет

P. S. Кэти, я не хотела писать. Но не могу скрывать. Я беременна. И он знал, когда уезжал с этой женщиной. Может, мне приехать к тебе в Дублин? Ты одна способна понять. Я не хочу жить.

Письмо четвертое

7 декабря 1814

Лондон — Дублин

Моя дорогая подруга! 30 ноября у нас с Шелли родился мальчик — крошечный, но очень красивый. Его назвали Чарльз Биши. Я снова получила поздравление и подарки от матери Перси, хотя на этот раз она уже не приглашала меня в Филд Плейс, как после рождения Ианты. Подозреваю, что и письмо-то она прислала тайком от мужа, — и нисколько ее за это не осуждаю. Ты наверняка хочешь знать, каково мое положение теперь? Полная неопределенность.

Он с этой женщиной и ее неродной сестрой вернулся в Лондон в сентябре и сразу же приехал в наш дом на Гросвенор-сквер. Я так была рада видеть его, что бросилась ему на шею! Он нежно ответил на мой поцелуй, спросил, когда ожидаются роды и можно ли ему посмотреть на Ианту. Конечно, ее сразу привели, и я наслаждалась картиной, когда два самых дорогих мне человека сидели обнявшись. В тот момент я была почти уверена, что все плохое позади и он вернется в семью. Но дальше разговор принял неожиданный оборот, и виноват в этом мой отец. Дело в том, что когда я вернулась в Лондон в августе из Бата убитая горем, отец настоятельно посоветовал, чтобы я сняла все деньги с нашего счета. Я и забыла об этом, увидев мужа, но Перси довольно категорично потребовал их вернуть. Дальше было так.

— Но ты ведь вернешься к нам? Тогда я сделаю это завтра.

— Нет, Гарриет, я не могу так поступить. Мэри ждет ребенка, а Джейн всем пожертвовала ради нас — что же, мне бросить их на произвол судьбы?

Кэти, она ждет ребенка и он не может с ней так поступить! А со мной?! Я разрыдалась и прогнала его, хотя папа велел мне этого не делать, и даже наоборот, дать ему немного денег, чтобы он не умер с голоду, как он выразился. Но Шелли никогда не умрет с голоду — его имя и перспектива наследства открывают перед ним любые двери и дают самые разные кредиты! Я сама видела это не раз, начиная с нашей первой Шотландии.

Не удивлюсь, если узнаю, что эта женщина позарилась как раз на эти обстоятельства его рождения. Я видела, как они там все жили у Годвина на Скиннер-стрит — полуголодные, в обносках. До меня дошли слухи, что оттуда убежал даже общий сын мистера и миссис Годвин Уильям. Не знаю, нашли ли его, и если нашли, то не в Темзе ли. Эта проклятая семья, я просто ненавижу их! Элиза постоянно со мной — без нее я бы совсем пропала. Друг Шелли, Томас Хогг, тоже пишет ободряющие письма, дающие надежду, что Перси вернется. Но на самом деле мое пребывание сейчас в доме невыносимо: все, даже слуги, смотрят на меня с жалостью и снисхождением, подруга матери, миссис Хопкинс, прямо спросила, что же со мной не так, если молодой муж сбежал от меня с другой, я не могу ни пойти в гости, ни навестить друзей. Ко мне они