* * *

Солнечный свет выглядывает из-за горизонта, прорезая золотую полосу на полу, ползет, пока не находит лицо Элли. Прижавшись грудью к ее спине, я наклоняюсь над ней, наблюдая, как ее глаза прищуриваются, нос морщится, и она медленно просыпается, моргая на светлеющее небо, струящееся сквозь шторы. Затем мое лицо утыкается в ее волосы и мягкий изгиб ее шеи. От нее пахнет сексом, потом и мной.

Затем Элли переворачивается, толкая меня на спину, загораживая окно своим соблазнительным маленьким телом и осыпая нетерпеливыми и мягкими поцелуями мои щеки и мои веки.

— Это сон. Поспи еще. Еще рано. — Она прижимается щекой к моей груди. — Не оставляй меня.

И то, как она это говорит, бьет меня глубоко в живот — потому что это совсем не похоже на заигрывание.

Я наклоняю ее лицо к себе, чтобы видеть ее глаза.

— Что это значит?

— Скажи мне, что мы будем вместе. Вот так, — умоляет она.

И я не колеблюсь.

— Мы будем вместе. Каждый день и каждую ночь, вот так. — Я протягиваю руку и целую ее, скрепляя слова.

Затем я добавляю:

— Но мне нужно поговорить с принцем Николасом, прежде чем кто-нибудь еще узнает. Даже до того, как ты расскажешь своей сестре.

— Но…

— Он для меня как старший брат, Элли — его мнение очень важно. Я не хочу, чтобы он думал, что я проявил неуважение к тебе или воспользовался ситуацией. Я хочу быть прозрачным в своих намерениях, и я хочу, чтобы он сначала услышал это от меня. Он доверяет мне — я не позволю ему подумать, что я такой же, как остальные придурки, которые подвели его или предали.

Она думает об этом, ее глаза теплые и светлые — почти серебристые.

— Ты думаешь, он разозлится?

— Я не думаю, что он или кто-то из них будет счастлив.

Костяшки моих пальцев касаются ее щеки — такой красивой.

— У них были планы на тебя.

— У тебя будут неприятности?

— Зависит от твоего определения неприятностей. — Я пожимаю плечами, поддразнивая. — Они могут бросить меня в темницу за то, что я трахаюсь с особами выше своего класса. — Мои руки находят ее попку, сжимают. — Но, ох, оно того стоило.

Элли кусает меня за руку.

— Не волнуйся. — Я беру ее руку в свою, переплетая наши пальцы вместе. — Все будет хорошо, я обещаю.

Оказывается, иногда я лгу — и даже не знаю об этом.

Я планирую поговорить с Николасом насчет Элли в тот же день, но у него запланировано выступление с речью для детской благотворительной организации, которое требует, чтобы он летел на вертолете, и у нас нет возможности поговорить наедине. На следующий день Оливия плохо себя чувствует, и они с принцем проводят весь день наедине в своей спальне.

И так происходит на следующий день, и на следующий — я пытаюсь отвести его в сторону, чтобы на пару минут остаться без посторонних, но, как это часто бывает, то одно, то другое не дает это сделать.

Но ничто не мешает нам с Элли. Я бы уничтожил все или всех, кто бы попытался. Мы держимся на расстоянии, когда находимся рядом с другими, ведем себя дружелюбно — нормально.

Затем я прихожу к ней в комнату ночью — или, когда я не могу, она приходит ко мне. Она оставляет сообщение своей сестре, что собирается в кино, и я вызываюсь охранять ее. Но вместо этого мы едем ко мне домой, где нам не нужно заботиться о наших стонах, криках и грязных словах. Мы без ума друг от друга. Ненасытные. И все так хорошо… так просто.

На четвертый день они вместе завтракают — Элли, Оливия, Николас, Генри и леди Сара. Элли посылает теплую, тайную улыбку в мою сторону, и я полон решимости рассказать все принцу сегодня.

Я тихо кашляю.

— Принц Николас…

— Для вас прибыл подарок, леди Оливия. Похоже, это для малышей. — Сильвия, новая горничная, ставит на стол перед Оливией квадратную коробку, завернутую в розово-голубую бумагу с белым бантом.

— Спасибо, Сильви.

Оливия мгновение смотрит на подарок, затем начинает рвать бумагу, открывая потертую коричневую картонную коробку со сложенной запиской, приклеенной сбоку. И что-то в этом меня напрягает. Не похоже на то, чтобы кто-то из знакомых королевской семьи мог это прислать.

Я двигаюсь вперед, выставляя руку перед Оливией, чтобы она не открыла коробку.

— Это прошло через службу безопасности? — спрашиваю я горничную.

Ее глаза широко раскрыты.

— Нет, ее только что доставили к заднему входу. Я подумала, что принесу ее прямо сюда.

Я беру коробку у Оливии. Довольно тяжелая. Я кладу ее на бюро, подальше от стола, вынимаю нож из-за ремня и лезвием слегка вспарываю один край. Достаточно, чтобы увидеть, что внутри.

И когда я это делаю — я невольно выдыхаю проклятие.

— Что там? — спрашивает Элли, вставая, ее глаза широко раскрыты — она выглядит юной, невинной, — и что-то тянет у меня внутри, просит защитить ее от этого.

— Что в коробке, Логан? — спрашивает Оливия.

Я качаю головой.

— Я позабочусь об этом, вам не нужно беспокоиться.

— Логан. — Ее голос звучит тверже, больше похоже на приказ. — Скажи мне, что там внутри.

— Да, что это, прямо как в фильме «Семь»? — шепчет Элли. — Ну же, Морган Фриман, — что в коробке?

Николас закрывает глаза, встревоженный, но хладнокровный. Затем он резко кивает мне.

— Щенки, — говорю я им, испытывая отвращение, что мне приходится произносить эти слова. — Два маленьких.

Леди Сара прикрывает рот, и Генри притягивает ее к себе.

Оливия баюкает свой тяжелый живот, где лежат ее близнецы.

— Они мертвые?

Я киваю, жестко — моя ярость нарастает.

— Что сказано в записке? — спрашивает Оливия. И в ее голосе слышится страх.

Я снова смотрю на Николаса. Он обнимает свою жену.

— Прочти, Логан.

С помощью платка, чтобы не стереть отпечатки пальцев, я отрываю записку и открываю ее.

Я смотрю прямо на Элли, обнимаю ее взглядом, давая ей понять, что все в порядке, никто не тронет ее — и ее сестру. Пока я жив.

И тогда я говорю им:

— Здесь сказано… скоро.

* * *

Стул летит в стену, посылая деревянную шрапнель в воздух. Принц Николас — мастер держать в узде свои эмоции, надевать маску безразличия, чтобы скрыть свои чувства. Он не часто выходит из себя. Но, когда такое случается, это потрясающее зрелище.

Рядом стоит приставной столик, его постигает та же участь, что и стул, и он уносит с собой фарфоровую вазу.