Остаток дня и вечер до самых сумерек я провела за увлекательнейшим чтивом. Все, что я смогла найти о фирме и о самом Лайоне Невельсоне, оказалось настолько противоречивым, что голова шла кругом. Я так и не смогла составить для себя хотя бы приблизительный деловой портрет. Объемы, которыми в буквальном смысле ворочала его фирма, внушили уважение. Он являлся одним из крупнейших застройщиков в Европе – но вместе с тем я обнаружила несколько публикаций о возбужденных исках как к фирме, так и к господину Невельсону лично. Возможно, в этом не было ничего удивительного или криминального, но я теперь в каждой закорючке видела угрозу и второе дно. Словом, я нашла все – и ничего конкретного. Посмотрим, что завтра принесет Алишьян. Но, если честно, я не совсем понимала, для чего мне вся эта информация и как она может мне помочь. Просто была внутренне уверена – нужно знать как можно больше, и тогда будет шанс выиграть.

Самое страшное время в сутках – ночь. Даже не сама ночь, а только один ее час – между тремя и четырьмя. Если проснуться в это время, то долго не можешь уснуть, а в голову лезут самые нелепые и гнетущие мысли, на которые совсем не остается времени днем. И ты лежишь на кровати, уставившись в потолок, а в голове крутится бесконечная карусель из прошлых дней и событий, приправленных эмоциями и переживаниями. У меня это неразрывно было связано с Русланом. Это так странно – мы сравнительно недолго были вместе, но, оказывается, я успела влюбиться настолько сильно, что боль от утраты никак не утихала. Не за все в жизни можно заплатить деньгами, увы. За самые счастливые моменты, за трогательные воспоминания чаще всего расплачиваешься кусочками собственного сердца. Наверное, нужно съездить на кладбище – может, там мне станет хоть немного легче. Я вдруг поняла, что у меня даже нет ни одной совместной фотографии с Русланом – вообще ни одной. Пройдет время, и я уже не смогу воскресить в памяти его образ. Но, если честно, я и Мельникова уже не особенно помню, наверное, это просто особенность моей памяти и моей психики – стирать моменты, которые причиняют боль. Наверное, это правильно.

Сон окончательно прошел, и я пошла в кухню, заметив по дороге, что в кабинете не горит свет – Слава жаловался на бессонницу, но сегодня, видимо, уснул. Подогрев в микроволновке стакан молока и добавив в него ложку меда, я вышла на балкон. Снова шел дождь, но на этот раз какой-то тихий, почти незаметный. Лавочки во дворе блестели от влаги, лужи рябили от попадавших в них капель, тихо шелестели листья деревьев – хорошо, совсем тихо, нет машин, нет людей. Я пила молоко и дышала влажным воздухом, проникавшим через приоткрытую раму. Хотелось одеться и выйти на улицу, взять зонт и побродить по набережной, но делать это в одиночестве было страшновато, а будить телохранителя – жалко. Бедный парень и так вынужден жить у меня, не думаю, что ему это особенно нравится.

Я вернулась в кровать, укрылась одеялом с головой и попыталась уснуть.

Звонка от Саркиса Алишьяна я дождалась только в понедельник, уже перестав даже надеяться. Но он позвонил как раз в тот момент, когда я перенесла правую ногу через порог своего кабинета.

– Я уж думала, ты про меня забыл, – с легкой обидой сказала я.

– В этой ситуации лучше бы я про тебя забыл, – как-то странно ответил Саркис. – Ты во сколько обедать ходишь?

– Обычно в час.

– Хорошо, я заеду за тобой в час дня. Надо пообщаться. – Саркис положил трубку.

Судя по всему, то, что он нашел, ему не понравилось и обсуждать это по телефону или в моем офисе он не хотел, и правильно делал. Лучше оказаться где-то на нейтральной территории, так меньше шансов, что информация достигнет чужих ушей. Но мне теперь до обеда придется сидеть как на иголках, умирая от любопытства. Однако не пришлось – просто не было времени. Меня ждал клиент, недовольный тем, что на процессе его представляла не я, а Кукушкин.

– Я плачу деньги вам и не желаю получать сюрпризы в виде вашего заместителя в зале суда! – заявил он с порога, чем мгновенно настроил меня против себя:

– Документы в суд подготовила я, а то, что в день процесса внезапно слегла с бронхитом, – ну извините, всего не предусмотришь! Дело Кукушкин выиграл – разве не так? Чего вы еще хотите?

– Я бы хотел, – меняя тон на более спокойный, проговорил клиент, – чтобы меня представлял тот адвокат, с которым я работал, только и всего.

– То есть вас интересует не результат, а процесс? – уточнила я. – И вам неважно, что дело выиграно, – важно, что его выиграла не я, да? Странный подход.

– Может, на ваш взгляд, этот подход странен, но мне рекомендовали вас, а не Дмитрия.

– Дмитрий – мой компаньон и в ситуациях, подобных сложившейся, вполне может заменить меня в процессе, здесь нет никаких противоречий. Какая разница, чья фамилия стоит на документах?

– Для меня есть разница.

Я пожала плечами:

– Ну, обжалуйте решение суда, подайте на меня заявление в коллегию – вдруг вам станет легче?

– Вы всегда дерзите клиентам, госпожа Жигульская? – напрягся он.

– Только тем, которые переходят рамки – как вы сейчас.

Мужик побагровел и вылетел из кабинета, хлопнув напоследок дверью так, что со стены упала и разбилась висевшая там картинка с изображением «Голубых танцовщиц» Дега.

– Что это было? – вбежала в кабинет Катя и вскрикнула, наступив на торчащий из ковролина осколок.

– Порезалась?

Я вышла из-за стола и увидела, как из открытого носка Катиной туфельки течет кровь. Я усадила ее на диван, сняла туфлю и увидела впившийся в большой палец осколок стекла.

– Катя, потерпи, сейчас будет больно. – Я вынула из шкафа бутылку коньяка, достала одноразовый платок и, смочив его коньяком, вернулась к Кате. Та заметно побледнела и вцепилась в подлокотник дивана.

– Я сейчас вытащу стекло, мы все перевяжем, Дима вызовет такси, и ты поедешь домой. Будем считать это производственной травмой, – сказала я, крепко сжимая Катину лодыжку одной рукой, а вторую с мокрым платком поднося к пальцу. Резким движением я выдернула осколок и показала Кате:

– Вроде весь вышел. Сейчас повязку сделаем. Где у нас аптечка?

– В-в ш-шкафу… Там, где посуда, но на верхней полке, – пробормотала Катя, не отрывая взгляда от пропитывающегося кровью платка.

– Подержи вот так. – Я переместила ее руку на большой палец и чуть сжала пальцы.

Бинт и стерильные салфетки нашлись именно там, где и сказала Катя, я наложила ей повязку и позвонила Кукушкину. Тот явился через пару минут и удивленно уставился на Катю, сидевшую с перевязанной ногой на диване в моем кабинете:

– Это что тут у вас?

– Подрались, – будничным тоном сказала я. – Вызови Кате такси, пожалуйста.

– С ума сойти, ничего себе – понедельник начался, – пробормотал Димочка и сел за стол, набирая номер такси.

Я же нашла в углу приемной совок и щетку на длинной ручке, подмела осколки и выбросила их, а картинку убрала на подоконник. От бешеных клиентов надо аккуратно избавляться, так не пойдет. Ишь ты, обиделся он, что не я лично его в суде представляла! Нежные все какие… Ради понта истерику мне тут устроил. Хотел, видимо, знакомым при случае вворачивать, мол, сама Жигульская для него дело выиграла! А то, что фактически это так и было, его не интересует – Димочка выступил всего лишь транслятором. Ой, да и черт с ним, с клиентом этим, – жалко только, что в понедельник с утра такие эмоции, вся неделя пойдет наперекосяк.