Третья модель рассматривает кризис как комплекс

мероприятий, направленных на спасение доллара. Сергей Кургинян дает весьма веское обоснование этой модели. Он пишет, что в то самое время, когда все считают, что доллар рушится и, соответственно, рушится вся американская модель экономики, на самом деле все происходит с точностью наоборот. Чем больше американцы кричат о том, что рушится доллар, тем более он укрепляется, и это будет продолжаться в течение ближайших лет. И кризис создан именно для этого.

То есть прежде всего при анализе кризиса надо выбрать: исходим мы из того, что это кризис рукотворный, или исходим из его нерукотворной природы.

Но в любом случае хотел бы поддержать мысль Михаила Геннадьевича о том, что, помимо кризиса экономического и финансового, в настоящее время в мире разворачивается кризис управления. Он связан с невозможностью переработки огромных объемов информации в связи с применением информационных технологий. Почему это так происходит?

Здесь опять, Михаил Геннадьевич, поддерживаю идею о том, что нельзя рассматривать кризис управления в отрыве от новой парадигмы человеческого развития, от биологизации человечества. Только я из этого делаю несколько неожиданный вывод о том, что кризис управления в настоящий момент во многом связан с тем, что биологически неспособные и нетворческие люди оказались у кормила власти не только в нашей стране, ноив мировом масштабе. Стали экономической и политической элитой и мира, и отдельных национальных образований.

Вот этот кризис управления, обусловленный неспособностью так называемой элиты перерабатывать огромные объемы информации, и порождает то, что человечество не способно выйти из кризиса и перспектив у него для этого очень мало.

Одновременно наблюдается соединение управленческого и биологизаторского фактора: кризис заключается и в том, что ядро политической элиты сейчас составляют «серые люди», которых мы условно можем назвать коррупционерами, которые способны только брать. Вторая часть этой политической элиты — мафиозные образования. Именно они являются активным и думающим ядром, которое способно организовать вокруг себя процессы получения сверхприбыли. Это я называю криминальной составляющей кризиса, о которой в докладе пока не сказано. Между тем откровенно криминальная составляющая кризиса налицо.

Сейчас много хороших книг вышло по экономическому кризису. Неплохую книгу, кстати, Аганбегян написал, неплохая книга под редакцией Гайдара вышла. Экономисты очень хорошо его описали, но у них нет ни слова о криминальной составляющей. А ведь она же налицо.

Кризис начался с криминального взрыва ипотеки, с обвала криминальных американских банков, с ареста Мэдоффа, в определенном смысле, стержня всей финансовой системы США.

Так вот, это и есть пример того, что кризис управления соединен с биологическим фактором.

И еще — это кризис так называемой экономической элиты. Потому что, к большому сожалению, в мировой научной экономической элите преобладают не экономисты классические как таковые, а мошенники, просто мошенники, которые выдают себя за экономистов, а на самом деле являются мошенниками.

Мы все прекрасно знаем, что хедж-фонды создали люди, которые первоначально, еще в 1960-1970-х годах, разрабатывали математические модели для выигрышей в казино Лас-Вегаса.

Это одна и та же команда была. Во многих американских работах это все описано.

В моем понимании, если мы это здесь не обозначим и не попытаемся это анализировать, а будем действовать только чисто экономическими и философскими категориями, без анализа исключительно значимой криминальной составляющей, — мы к достижению истины не подойдем.

М.Г. Делягин:

— Спасибо. Прекрасная идея насчет криминальной составляющей. Но у меня возникли вопросы.

Первый — почему элиты стали неспособными управлять? Это же не случайно, это, наверное, проявление какой-то закономерности.

Второй вопрос в отношении статьи Сергея Ервандовича Кургиняна, которого я тоже очень люблю. Эта статья связана с углубленным изучением конкретных взаимодействий. Ее метод работает в точках бифуркации, качественного перехода, в которых, действительно, есть большая вероятность выбора, и в силу смены тенденций непонятно, куда пойдет развитие.

Однако, как правило, даже в таких точках реализуются только те взаимодействия, которые представляют собой способы реализации объективных закономерностей. Ведь если даже влиятельные люди мира составят заговор для того, чтобы солнце взошло на полчаса позже, оно все равно взойдет, когда ему положено.

Андрей Ильич Фурсов:

— Когда мы говорим о системном кризисе, у нас почему-то выпадает слово «капитализм». За последние двадцать лет это слово стало чем-то неприличным. У нас предпочитают говорить об индустриальном обществе и постиндустриальном, о современном обществе, об обществе модерна, а вот о капиталистическом обществе говорить как-то стесняются. Толи из-за ассоциаций с марксизмом, то ли по каким-то иным причинам. А вот серьезные люди на Западе не стеснялись и не стесняются говорить именно о капитализме.

Капитализм никто не отменял. Он, как и его цели — накопление капитала, продолжают существовать. И тот кризис, который происходит одновременно во всех сферах, кризис лишь отчасти стихииныи, а главным образом рукотворный — это кризис капитализма. Как стихийность, так и рукотворность объективны. Рукотворность — это не некий субъективный фактор. Это — субъектный фактор. То есть имеется некий субъект, который заинтересован в кризисе, как был субъект, заинтересованный в кризисе 1929 года. Здесь нет никакой конспирологии. Я вообще под конспирологией в данном случае понимаю политэкономию капитализма. Поясню.

Капитализм как экономическая система является общемировой, а как политическая — это совокупность государств. Однако у буржуазии есть целый ряд экономических и политических интересов, которые выходят за государственные рамки. Поэтому и нужны над-государственные структуры, которые решают эти вопросы. Когда буржуазия шла к власти, то таких структур у нее не было. Хорошо было Ротшильдам — у них были еврейские структуры. А гоям куда податься? Вот они и начали использовать, например, масонские структуры, которые и стали выполнять для них эту функцию, используя, в свою очередь, в своих интересах как буржуазию, так и антибуржуазные, социалистические движения (это классический пример «единства противоположностей»).

Чтобы привести пример того, насколько кризис может быть рукотворным и сознательным, я несколько отвлекусь от современности и обращусь к истории. Я занимаюсь социальными системами, главным образом капитализмом. Правила входа и выхода в социальных системах очень похожи. Конец и начало часто зеркальны. Чтобы понять, что происходит сейчас, на выходе из капитализма имеет смысл взглянуть на то, как возникла капиталистическая система, что и как было на входе.

Есть две базовые схемы возникновения капитализма — Маркса и Вебера. У обеих свои слабости. Схема Вебера построена на эмпирическом материале одной-единственной земли Германии за десять-пятнадцать лет. Со схемой Маркса несколько сложнее. Как вы помните, по Марксу производительные силы перерастают производственные отношения, из-за этого происходит революция и возникает новая социальная система. Мне до сих пор не понятно, как такой блестящий исследователь, как Маркс, мог допустить такую логическую и фактическую ошибку. Ведь если бы Маркс был прав, то любая социальная система стартовала бы с уровня развития производства, техники более высокого, чем предыдущая. На самом деле, это не так. Феодальное общество достигло уровня империи Антонинов только к XI веку, т. е. через восемь с лишком столетий. Капиталистическая система организации в сельском хозяйстве и в промышленности достигла уровня XIII — первой половины XIV века только в 1720-е годы.