Как это ни парадоксально прозвучит, но действия мировой верхушки с середины 1970-х годов направлены на демонтаж капитализма. Ведь капитализм, вопреки представлениям многих, это не просто безоговорочное и неограниченное торжество капитала. Это сложная институциональная система, ограничивающая капитал в его же долгосрочных интересах и обеспечивающая экспансию, т. е. развитие вширь (капитализм — экстенсивно ориентированная система). Ограничителями капитала выступают государство, политика, гражданское общество, рациональное знание (государственно организованные наука и образование).

За последние три десятилетия неолибералы подорвали и ослабили все эти ограничители: гражданское общество скукоживается; политика деполитизируется, превращаясь в комбинацию административной системы и шоу-бизнеса; об ослаблении нации-государства и кризисе образования и науки об обществе не пишет только ленивый. К концу XX века капитализм пришел с существенно ослабленной институциональной структурой, ограничивавшей капитал. Глобализация вообще освободила капитал от ограничений пространственного, социального и институционального порядка. К этому же времени завершилась планетарная экспансия капитала — с крушением СССР, системного капитализма он стал глобальным.

Теперь, когда внешние зоны исчерпаны, пвышение нормы прибыли возможно лишь посредством переориентации капитала с экстенсивного на интенсивный вариант развития. Суть, однако, в том, что вся институциональная система капитализма, сам капитализм как система сконструирован, «заточен» под экстенсив. Переход капитала к интенсиву требует демонтажа капитализма, что и происходит со второй половины 1970-х годов.

На сегодняшний день для полного устранения капитализма необходимо подорвать только один ограничивающий его институт — рынок. Фернан Бродель когда-то заметил: капитализм — враг рынка. Ему следовало бы уточнить: капитал — враг рынка, а капитализм — компромисс между капиталом и рынком, на котором капитал борется за монополию, т. е. за ликвидацию рыночной конкуренции. Ограничение рынка посредством глобальных монополий — например, для решения валютнофинансовых проблем глобальной экономики — может стать последним ударом по капитализму.

Наилучшим образом глобальную монополию может осуществлять глобальное правительство, о необходимости создания которого мондиалисты твердят уже несколько десятилетий. Так, Жак Аттали, говоря о желательности мирового правительства, отмечает, что кратчайший путь к нему — единая мировая валюта. В свою очередь путь к ней — мировой валютнофинансовый кризис. Мировое правительство, глобальная монополия, иерархия корпораций-государств — структур неоорденского типа — всё это означает конец капитализма. Именно в таком контексте следует рассматривать нынешний кризис — эпизод в Большом Демонтаже, который стартовал во второй половине 1970-х годов и который финиширует во второй половине XXI века — разумеется, если события не станут развиваться по катастрофическому сценарию.

А это совсем не исключено, если учесть наличие периферии, которую капитал создал в целях эксплуатации и которая сегодня стала балластом во многих отношениях. Причем балластом опасным, который давит на Запад (Север), проникает в него. Всё это грозит капитализму кризисом и финалом не a'la поздний феодализм, a a'la поздняя античность. Собственно, это одна из проблем, над которой работали и работают эксперты Римского клуба и других «фабрик мысли» Запада. Так что затеянная «демонтажниками-высотниками» операция может для них очень плохо кончиться.

Последний комментарий — о том, что выход из кризиса требует технологического рывка. Дело в том, что новая социальная система никогда не возникала на основе новой технологии, она возникала на основе новых социальных отношений, которые подтягивали техническую сферу к себе.

Один лишь пример: машина и фабрика заменили не труд ремесленника, они заменили одну некую «социальную машину». Когда в начале XVI века в Англии начали сгонять с земли людей, то вначале их просто уничтожали. Однако вскоре выяснилось, что это дорого. Нужно было иметь и оплачивать огромную репрессивную машину. Тогда создали работные дома, куда людей загоняли и давали им возможность работать. Но сгоняемые ничего делать не умели. Например, они не могли работать ремесленниками. Тогда ремесленный труд разбили на множество операций (один держит гвоздь, другой подтаскивает молоток, а третий бьет по пальцам). И когда трудовой процесс был разбит на множество простых операций, возникла социальная машина — трудящийся коллектив, который впоследствии и заменила машина.

Капиталистические социальные отношения возникли за два столетия до индустриализации. Поэтому речь должна идти об изменении социальных отношений, о социальном рывке — о социальной революции. Техника никогда не решала и не решит социальные проблемы. Выход из кризиса требует, прежде всего, серьезных социальных изменений в отношениях власти и собственности.

Подводя итог, отмечу, что нынешний кризис носит системный характер. Это — клубок, который невозможно развязать. Когда-то Ленин в начале XX века думал, что современный ему кризис — это системный кризис капитализма. Каутский ему тогда объяснил, что кризис носит структурный характер, и на смену империализму придет ультраимпериализм, то, что потом назвали ГМК, государственно-монополистический капитализм.

А вот нынешний кризис носит действительно системный характер. Это видно по тому, как рушатся несущие конструкции капиталистического социума. В этом плане сейчас самые главные антикапиталисты — это сама верхушка Запада. Вопрос в том, получится ли у них сделать то, что задумано, или нет, то есть демонтировать капитализм в своих интересах, в интересах неосеньоров, которые будут организованы в структуры орденского типа, которые сейчас довольно активно рекламируются. По какой тематике у нас в книжных магазинах сейчас больше всего книг? По орденским структурам (тамплиеры, иоанниты идр.), ас другой стороны, по Третьему рейху.

Такие вещи никогда не бывают случайными. Это — некий интерес, то, что носится в воздухе.

Несколько слов по поводу коммюнике и о программе. Я думаю, что цели нужно сформулировать поскромнее. Что касается программы, то чтобы реализовать ее, нужна структура. Думаю, эта структура должна начаться с очень простой вещи — работы по созданию эмпирической картины современного мира. Этим сейчас, по сути, никто не занимается. Академические институты практически умерли. Разрыв между мировыми научными информпотоками и средним российским преподавателем и научным сотрудником я оцениваю в 20–25 лет. Этот разрыв необходимо устранить путем систематической информработы.

Если наш клуб начнет функционировать, то, представляется, есть что позаимствовать у Римского клуба. Например, такую форму, как ежегодные доклады клубу. У Королевского института международных отношений (Великобритания) следует позаимствовать ежегодные международные обозрения.

В то же время, следуя примеру Римского клуба, нужно помнить, что у него были совсем другие финансовые возможности. И создан Римский клуб был для решения вполне определенных задач, в частности, — задушить в объятьях Советский Союз.

Повторю: если мы действительно собираемся работать, а не просто встречаться для разговоров, нам надо за полтора-два года дать самую общую эмпирическую картину современного мира, т. е. определить свои locus standi и field of employment. Какова реальная структура реального мира, как функционирует власть в современном мире, что такое современный капитализм? Этой информационной картины сейчас нет. У нас вообще последние настоящие успехи в данной области датируются серединой 1950х годов, когда этим занималась личная разведка Сталина.