Грейди пригрозил соседу старческим кулаком:

— Это ты стараешься смошенничать! Хозяин сказал, что этот склон принадлежит мне, а мост через ручей — твой.

— Я не могу пасти скот на паршивом мосту. Мне нужна земля, и я ее получу!

Шона подбоченилась:

— Заткни свою коробочку, Маккай! И ты тоже Грейди. Мне обрыдли ваши препирательства. Вы как дети, дерущиеся из‑за игрушки.

— Игрушки? — воскликнул Маккай. — Валун на протяжении веков обозначал границу моей собственности.

Ее терпение лопнуло. Шона двинулась на Маккая, и он попятился, хотя имел внушительные размеры и существенно превосходил ее в весе.

— Отлично! Тебе нужен этот булыжник? Получи его! Хорнер, копай траншею, как я тебе говорила, а проклятый булыжник перекати на поле Маккая. Взгляни, Маккай! Видишь, он по‑прежнему обозначает границы твоей собственности!

На лице Грейди появилась торжествующая улыбка.

— А, Грейди? — произнесла она, глядя на него. — Поскольку ты становишься новым хозяином этой полоски в одну восьмую акра, я добавляю тебе к ежегодной ренте еще два шиллинга и шесть пенсов. Жду полного расчета в январе.

Шона рассерженно зашагала вниз по склону холма, оставив за собой мертвую тишину. Хотя она и положила конец извечному спору двух фермеров, чувствовала она себя как никогда несчастной. Жаль, что Коналла нельзя было поделить с такой же легкостью. По правде говоря, он не мог принадлежать им обеим: ей и леди Вайолет. Даже если бы Шона завоевала его, чтобы освободиться от ярма контрактов, ее это не устроило бы, если бы при этом она не завладела еще и его сердцем.

Как он владел ее.

К концу дня на Балленкрифф опустился густой туман.

Из окна детской Шона смотрела, как у подножия холма собирается густое белое марево. Туман обычно радовал ее. Мир терял свои очертания, хлопанье птичьих крыльев становилось приглушеннее, и время, казалось, останавливалось, пока водяная паутина опутывала все вокруг своими нитями. С этим накинутым на лицо небесным покрывалом можно было даже смотреть на солнце.

Но сегодня туман напомнил ей о том, каким неясным стало все вдруг. Ее будущее было так же туманно, как и серая завеса снаружи. Шона взглянула на призрачную луну, кривую и желтую, как зубы мистера Селдомриджа, и ее охватило чувство обреченности. С какой бы стороны она ни смотрела на свое будущее, счастья в нем для себя не видела.

Герцогиня времени даром не теряла. Из местного прихода пригласили на чай викария и сделали все необходимые приготовления, чтобы в воскресенье огласить в церкви имена вступающих в брак. Через два дня Коналл, леди Вайолет и герцогиня собирались отправиться в Бекингемшир, где в течение месяца должно было состояться венчание.

Шоне казалось, что она балансирует на краю глубокой пропасти и камни под ее ногами начинают ползти вниз.

В доме стояла странная тишина.

Миссис Доэрти зажигала в коридоре свечи, разгоняя в доме сгущавшиеся сумерки.

— Если ищешь хозяина, он в кабинете, — сказала она.

Шона удивленно подняла брови:

— Как вы узнали…

— Иди, — прошептала экономка, бросив на Шону понимающий взгляд. — Он сейчас один.

И вернулась к своим обязанностям, словно ничего не сказала.

Шона бесшумно приблизилась к кабинету. Ее мучило сознание великой потери. Ей столько всего хотелось сказать ему, но она не находила нужных слов.

Дверь была приоткрыта, и она заглянула внутрь. Коналл сидел поглощенный изучением книги, которую держал в руках, приблизив страницы к канделябру на столе. На его красивый профиль падал мягкий свет, и Шона застыла, очарованная его мужской красотой. Под скулами и лбом лежали темные тени. В каштановых волосах плясали золотистые искры света. Переливаясь и играя в волнах волос, они делали их похожими на теплый поток бегущей воды.

Шона перевела взгляд на страницу, которую он столь пристально изучал. Это был рисунок обнаженного женского тела.

В ее памяти тотчас оживились утренние образы, спровоцировавшие у нее чувство ревности. Древняя книга о любви и соблазнении и поцелуй Коналла и леди Вайолет над этим разделенным секретом. Только теперь, думая об этом, Шона больше не злилась. Теперь у нее просто защемило сердце.

— Разглядываем неприличные картинки? — произнесла она, с трудом придав своему голосу легкую игривость. — Ах ты, грязный распутник.

Он обернулся, и выражение его лица просветлело.

— Шона! Рад тебя видеть. Иди посиди со мной.

Она подчинилась и вдруг снова ощутила себя счастливой. Как это странно и опасно, что ее настроение зависит от состояния его души. Как будто его благорасположение могло управлять течением ее счастья.

Лицо Коналла приобрело озорное выражение.

— У меня для тебя есть сюрприз. Подожди здесь.

Шона проводила его глазами, когда он вышел за дверь, прикрыв ее за собой. Шона не знала, что он для нее приготовил. На свете была лишь одна вещь, способная навсегда поднять ее моральный дух. Остаться в Балленкриффе и стать его женой.

Взгляд Шоны упал на книгу на столе. Шона придвинула ее к себе и повернула в свою сторону. Выполненный одной линией рисунок изображал обнаженную женщину. Обнаженную беременную женщину.

Шона прочла название на обложке: «Практика терапевтической, хирургической и акушерской помощи женщинам». Шона еще раз взглянула на рисунок женщины с ребенком в животе. От рисунка лучами расходились линии с названиями частей ее тела на латинском языке.

Почему Коналл изучал этот том? Неужели это его собирался он утром показать леди Вайолет? Шона полистала страницы. В книге содержались сведения по лечению всех недомоганий и болезней, начиная от депрессии до меланхолии, истерии и несдержанности.

Шона услышала, как открылась дверь. Коналл заглянул внутрь и улыбнулся.

— Тут кое‑кто пришел поблагодарить тебя.

Он открыл дверь шире, и в помещение вбежал Декстер. На четырех здоровых лапах.

Почуяв Шону, он тут же радостно завизжал и вскинул лапы ей на колени, чтобы лизнуть в лицо.

Счастливая, что он окончательно поправился, Шона обняла пятнистые бока собаки. Тонкое повизгивание Декстера красноречиво свидетельствовало о переполнявшей собачье сердце радости.

— Я тоже счастлива тебя видеть! Твоя лапа теперь снова в порядке!

— Благодаря тебе, — усмехнулся Коналл. — Он обязан тебе жизнью. И своими здоровыми лапами.

— Это было самое малое, что могло сделать сострадательное сердце.

— Если это так, то мне бы очень хотелось увидеть, на что самое большое способно твое сердце.

Шона сдержанно улыбнулась:

— Женись на мне, и я покажу.