Коналл сел в кресло за столом.

— Шона, ты знаешь, с какой признательностью я отношусь к тебе. Меня бросает в дрожь при мысли, что сталось бы со мной, не будь у меня такого преданного друга, управляющего и… товарища. Я хочу, чтобы ты знала, как бы мне хотелось, чтобы все у нас сложилось иначе.

Она кивнула. Слова отчаяния застряли у нее в горле.

— Я знаю, что скоро день твоего рождения, но меня здесь не будет, чтобы отпраздновать его с тобой. Поэтому я хотел бы вручить тебе подарок заранее.

Он открыл ящик стола и вынул стопку бумаги. Взял верхний лист и посмотрел на него с выражением некоторой тревоги. Затем настороженно протянул ей. Шона взяла бумагу из его рук.

— Это пункты твоего продленного контракта об обучении, которые включил Хартопп, когда я взял тебя под опеку. Как видишь, здесь нет печати. Я так и не заверил их у приходских попечителей по призрению бедных. — Коналл вздохнул. — Я знаю, как высоко ты ценишь свою свободу, так что возьми ее. Я дарю тебе твою свободу. В двадцать первый день свого рождения вы обе свободны и можете уйти.

Свободны. Шона мечтала услышать это слово всю свою жизнь. Через несколько дней она станет свободной, независимой женщиной. Сможет пойти куда заблагорассудится, работать где нравится, делать что хочется. Она держала в руках билет, делающий свободной не только ее, но и Уиллоу. Этот момент должен был стать счастливейшим в ее жизни. Если бы не еще одно слово. Уйти.

— Конечно, — торопливо добавил он, — мне бы хотелось, чтобы ты осталась здесь, в Балленкриффе. Чтобы осталась… управляющей с достойным жалованьем. Видит Бог, ты это заслужила. И Уиллоу тоже. Она показала себя отличной нянькой для Эрика. И потому что… — он сделал паузу, — потому что я не представляю себе жизни без тебя.

Он не смог этого сказать. Не смог сказать, что любит ее. Но не потому ли, что не любил? Или потому, что знал, что любить ее было бы безнадежно?

Шона открыла рот, но не произнесла ни звука. До сего момента у нее не возникало трудностей с высказыванием своих мыслей. Ей очень хотелось сказать ему, что она чувствует, но, как и он, не могла этого выразить. Она не сомневалась в том, что он любит ее, но одной любви для такого человека, как Коналл, было бы мало. Ему нужна жена с деньгами, положением и красотой. А она ничего этого не могла ему предложить.

Нужно было отпустить его и позволить строить жизнь с леди Вайолет. Он дал ей ее свободу, и Шона должна была дать ему его.

Но Боже, она не могла. Слишком много любимых и близких она потеряла. И теперь не могла потерять еще одного.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Коналл с раздражением.

Дверь открыл Баннерман.

— Прошу прощения, сэр, но дамы спустились на ужин. Они ждут вас в гостиной.

— Очень хорошо. Окажите мне любезность, Баннерман, отведите Декстера в мою комнату.

— Безусловно, сэр.

При всем при том, что Баннерман не жаловал четвероногих животных, он выполнил поручение с апломбом.

Коналл протянул Шоне руку:

— Идем ужинать.

Шона посмотрела на протянутую руку и с болью в сердце подумала, что предложить ей руку он мог только так.

Не в силах больше выносить боль, она отвернулась. Шона всегда чутко реагировала на чужие страдания и с готовностью приходила на помощь. Но теперь страдало ее собственное сердце. Ее собственное сердце нуждалось в поддержке. Нужно было срочно что‑то делать.

Тут ее взгляд скользнул по книге на столе, и в голове промелькнула одна мысль. Отчаянная идея… в момент отчаяния. Время было для нее петлей на ее шее.

— Нет, спасибо. Я не буду сегодня ужинать. Хочу поделиться доброй вестью с Уиллоу. А ты иди.

Ей понадобилось все ее мужество, чтобы заглянуть Коналлу в глаза. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

Это был чудесный поцелуй! При всей своей целомудренности этот поцелуй послужил ей прощальным утешением. Даже после того как за Коналлом закрылась дверь, след от поцелуя продолжал гореть на ее лице.

Пока одинокая слеза не смыла его.

Уходя, Шона сунула книгу под мышку.

— Вы не едите, сэр. Вам не нравится обед?

Коналл взглянул на леди Вайолет. Тень беспокойства затуманила ее прекрасные черты.

— Прошу прощения, — сказал он и положил вилку рядом с нетронутой тарелкой жареной баранины. — Похоже, сегодня у меня нет аппетита.

— Надеюсь, вы не заболели.

Он скользнул взглядом по пустому месту рядом с герцогиней, где должна была сидеть Шона.

— Нет, что вы, леди Вайолет. Просто сегодня я немного рассеянный. Благодарю за внимание. — Он решил сменить тему: — А вы? Дискомфорта больше не испытываете?

— Нет, сэр. Спасибо. С утра было небольшое недомогание, но потом все прошло.

Внезапно за дверью столовой послышался шум. Громкие голоса вперемешку с приглушенными. Наконец в дверь вошел Баннерман и плотно прикрыл ее за собой.

— В чем дело, Баннерман?

— Простите меня, сэр, но мисс Уиллоу срочно хочет вас видеть.

— Баннерман, я уже говорил вам раньше, что для мисс Уиллоу я всегда доступен. Пока она нянчит моего сына, она может видеть меня в любое время суток. Пусть немедленно войдет.

— Да, сэр.

Баннерман открыл дверь, и в столовую влетела запыхавшаяся Уиллоу.

— Что случилось, Уиллоу? — всполошился Коналл.

— Шона, сэр. Она упала. Боюсь, что она что‑то себе повредила.

Коналл вскочил со стула:

— Где она?

— В саду. Идемте быстрее!

Он бросился вон из столовой, даже не извинившись.

— Где Эрик? — спросил Коналл Уиллоу, спешившую следом.

— В детской. С ним миссис Доэрти.

Коналл направился в глубь дома и распахнул выходившие в сад французские двери. Темнота поглощала все вокруг, кроме вымощенной каменными плитами дорожки, которая вела через крошечный квадратный садик. На фоне сумеречного неба выделялись лишь силуэты окружавших его высоких кустов и живой изгороди.

— Где она?

— Там, — выдохнула подоспевшая сзади Уиллоу. — За рододендронами.

Коналл сбежал по ступенькам вниз и пересек дорожку. Сумерки окутали землю тенью, но он разглядел вдали на тропинке лежащую фигуру.

— Шона! — бросился к ней Коналл.

Шона приподнялась на руках.

— Я в порядке.

Он опустился рядом с ней на колени и обнял ее.

— Что случилось?

— Мы вышли погулять, — пояснила подошедшая Уиллоу. — Потом вдруг она упала.