Ковальски выпрямился и запахнул пиджак, а затем подмигнул ей и отвернулся. Вот так, взял и подмигнул! Когда Элизабет подошла к лифгу, где ее уже ждали Грей и Розауро, она все еще улыбалась.

Грей втащил ее в кабину лифта и нажал на кнопку верхнего этажа.

— Можете ли вы сообщить нам о докторе Мастерсоне что-нибудь еще, что нам следовало бы знать? — спросил он ее.

— Я не упомянула разве что про «Манчестер юнайтед»,— пробормотала она.

— Про футбольную команду?

— Доверьтесь мне, или вы не услышите от него ни слова ни о моем отце, ни о его исследованиях. И не давите на него. Пусть он сам заговорит на эту тему.

Двери лифта открылись, и их взглядам предстал расположенный на верхнем этаже ресторан, почти пустой в этот час. В воздухе витал густой аромат карри и чеснока. Однако необычным было то, что весь ресторан медленно вращался. Отсюда, не вставая из-за столика, можно было обозревать весь город, включая Тадж-Махал.

За столиком у окна сидел высокий мужчина. Увидев их, он поднял руку, а затем опустил ее и постучал пальцем по часам на запястье.

Элизабет улыбнулась и, взойдя на вращающуюся платформу, направилась к нему. Остальные, лавируя между пустующими столиками, двинулись следом за ней. Несколько официантов в расшитых золотом жилетах приветливо кивали новым гостям.

Прошло уже несколько лет с того момента, когда Элизабет в последний раз виделась с доктором Мастерсоном. На нем, как всегда, был строгий белый костюм колониального фасона, неизменная панама с широкими полями лежала на соседнем столе. К нему же была прислонена трость с изогнутой ручкой из слоновой кости в виде белого журавля. Такими же белыми были его длинные, до плеч, волосы, которыми, как подозревала Элизабет, он весьма гордился. Лицо профессора было угловатым, туго обтянутым кожей и загоревшим до бронзового цвета. Загар, по всей видимости, никогда не сходил с него.

Элизабет представила своих спутников. Шей Розауро заверила доктора в том, что знакомство с ним — большая честь для нее. После этого раздраженное выражение на его лице уступило место гримасе, которую при большом желании можно было счесть доброжелательной. Женщины были слабостью Хейдена, особенно такие длинноногие и гибкие, как доктор Розауро. Отец Элизабет как-то намекнул на то, почему профессор остался в университете Мумбая, вместо того чтобы работать в Оксфорде или Кембридже. Похоже, он попал в какую-то скверную историю, связанную с соблазнением несовершеннолетней студентки.

Хейден предложил им садиться, позаботившись о том, чтобы доктор Розауро оказалась рядом с ним. К тому моменту, когда все расселись, ресторан повернулся таким образом, что им открылся вид на Тадж-Махал, от которого захватывало дух.

От Хейдена не укрылись их восхищенные взгляды.

— Мавзолей Мумтаз-Махал, супруги Шах-Джахана! — громогласно объявил он.— Эта любимая жена перед смертью взяла с муженька четыре обещания.— Профессор принялся загибать пальцы.— Первое, разумеется, построить для нее надгробный памятник, каких еще не было. Второе — чтобы он никогда больше не женился. Вот это женушка! Третье — чтобы он всегда был добр к их детям. И наконец, Шах-Джахан должен был навещать могилу жены каждый год в день ее смерти. Что он и делал вплоть до того дня, когда сам был похоронен в Тадж-Махале рядом со своей драгоценной супругой.

— Вот что значит настоящая любовь! — проговорила Розауро, любуясь изумительной красотой мавзолея.

— Но разве бывает любовь без кровопролития? — Хейден похлопал ладонью по руке Розауро и оставил ее на ней.— Говорят, что после того, как Тадж-Махал был построен, султан приказал отрубить руки всем мастерам, чтобы они никогда больше не смогли возвести подобное чудо.

Грей, сидевший по другую сторону от ученого, принялся ерзать на стуле. Ему не терпелось перейти к тому, ради чего они пересекли половину земного шара. Заметив это, Элизабет пнула его ногой под столом, предостерегая от поспешных действий.

Их глаза встретились.

«Не давите на него!» — предупредил его взгляд женщины.

Она повернулась к Хейдену в тот самый момент, когда его правое ухо отлетело в сторону, словно отрезанное ножом, выбросив наружу фонтан крови, а в следующий момент послышалось отчетливое «дзинь», будто где-то рядом разбился бокал.

Грей и Розауро пришли в движение одновременно, а Элизабет продолжала сидеть как под гипнозом. Розауро повалила Хейдена на пол, Грей вцепился в Элизабет. Она успела заметить идеально ровное отверстие в окне, напротив которого только что сидел профессор. От него паутинками разбегались тонкие трещины.

Пока она падала, в окне появилось еще несколько таких же отверстий, сопровождаемых все тем же звуком, а ютом Элизабет оказалась на полу, а на ней лежал Грей.

— Не шевелитесь!

Она замерла. На ресторан обрушился шквал автоматного огня. Го всей видимости, стрелок засел на одной из соседних крыш. Окно разлетелось вдребезги, один из официантов завертелся волчком и упал. Пол, выложенный плиткой, обагрился кровью.

Грей приказал всем ползти, но Элизабет была слишком напугана, чтобы пошевелиться. Снайпер не сможет застрелить ее, если она останется там, где находится.

В чувство ее привел Грей.

— Он пытается пришпилить нас! — крикнул он, обращаясь одновременно к Элизабет и Хейдену, которого тоже парализовал страх.— Он хочет удержать нас здесь!

Элизабет поняла, что он имел в виду, и, оттолкнувшись от пола, встала на четвереньки. Им было необходимо двигаться. Немедленно.

Но их поджидали другие стрелки.

6 сентября, 13 часов 01 минута

Южноуральские горы

Как только медведь ринулся на них, Монк столкнул Петра с крутого берега реки. Растопырив руки, мальчик больно шлепнулся о склон и покатился вниз. Его хлестали и царапали ветки. Скользя по настилу из опавших хвойных иголок, он пытался ухватиться за кусты и ветви низкорослых сосенок. Он не умел плавать. Вода наводила на него ужас.

Из медвежьей глотки вновь вырвался рев.

Его друзья!

Константин и Киска!

Петр ударился коленями о камень, и боль пронизала его тело вплоть до позвоночника. Затем он упал плашмя спиной на самый край берега. В нос ему залилась вода.

Он отвернулся от своего отражения в темной воде. Оно плыло и колебалось. Солнце заставляло воду блестеть и переливаться сотнями оттенков, ветер ерошил ветви деревьев, нависшие над рекой.

Вот так Петр и лежал — над темной, пугающей, сверкающей водой.

Он не получил предупреждения об огромном буром медведе, пока тот не поднялся перед ними на задние лапы, выпрямившись во весь свой чудовищный рост. Должно быть, животным двигал голод, а взбудораженный тоскливыми завываниями акустических гранат, медведь занервничал еще больше.