Сразу после прибытия Чарли в город началась череда визитов, продолжавшихся две недели. Он гостил у Уинстона Черчилля в Чартвелле и несколько раз виделся с Гербертом Уэллсом. Он ужинал в Чекерсе с премьер-министром Рамсеем Макдональдом и даже попытался обсудить с ним экономические проблемы. Макдональд при этом просто кивнул, сохраняя на лице загадочное выражение. Он заговорил с Дэвидом Ллойд Джорджем, 1-м графом Дуйвором и близким другом Черчилля, о безработице, но, по своему собственному признанию, не мог не заметить сдерживаемый зевок. У Чаплина была масса идей в области финансов – сократить численность правительства, контролировать цены, процентные ставки и прибыль, отказаться от золотого стандарта, однако экономические теории актера никого не интересовали.

В доме Нэнси Астор, первой женщины, ставшей депутатом палаты общин, Чаплин обсуждал вопросы политики с экономистом Джоном Кейнсом и писателем Бернардом Шоу. Переступив порог гостиной особняка леди Астор на Сент-Джеймс-сквер, он заметил, что словно оказался в зале славы у мадам Тюссо. И тем не менее Чаплин не мог поверить в реальность газетных заголовков, которые сообщали, что все по-прежнему любят Чарли.

Он также совершил одно глубоко личное путешествие, в одиночестве, – посетил приют для сирот и брошенных детей в Хэну-элле, куда его поместили в семилетнем возрасте. Чарли приехал туда без сопровождающих. Он никого не предупредил о своем визите, однако о его присутствии вскоре стало известно учителям, а также детям, которым велели собраться в столовой. Корреспондент газеты Daily Express, впоследствии беседовавший с теми, кто видел Чаплина, записал, что он вошел в столовую, где четыре сотни мальчиков и девочек громко закричали, увидев его, – и вошел эффектно. Он хотел приподнять шляпу, а она словно по волшебству подпрыгнула и повисла в воздухе. Он взмахнул тростью и ударил себя по ноге. Он вывернул ноги и прошелся своей неподражаемой походкой. Это был Чарли! Крики! Радостный визг! Снова крики!

Карлайл Робертсон вспоминал, что Чаплин плакал, когда вернулся в отель. Сам Чарли рассказывал писателю Томасу Берку, что это было самое сильное эмоциональное потрясение в его жизни. Он говорил: «…присутствие среди этих строений и соприкосновение со всем – страданием и чем-то другим… Это был шок. Понимаете, я до конца не верил, что это то самое место. Когда такси свернуло в переулок, я вдруг все узнал. О, это было то самое место – оно ничуть не изменилось с тех пор, как я его покинул. Такого момента я не переживал никогда в жизни. Мне в буквальном смысле слова стало плохо от переполнявших меня чувств». Когда Берк начал его укорять за необдуманное возвращение к прошлым страданиям, Чаплин ответил: «Мне нравится страдать. Мне это полезно, я извлекаю из этого выгоду». Инстинкт, подобный тому, что гонит лосося на нерест в родные места, заставил его посетить старые мюзик-холлы английской столицы, в том числе Star в Бермондси, Royal в Стратфорде, Paragon на Майл-Энд-роуд и Seebright на Хакни-роуд. Чарли остановился у барной стойки в Elephant and Castle, в нескольких ярдах от дома, где жил в детстве, и заказал тушеного угря.

Грустил Чаплин недолго. Он обещал детям из приюта, что вернется на следующей неделе и привезет в подарок кинопроектор. Однако в назначенный день Чаплин обедал с Нэнси Астор и пребывал в отнюдь не ностальгическом настроении. Чарли попросил доставить проектор в Хэнуэлл Робинсона и Карно – к огромному разочарованию детей, а также толпы, которая собралась, чтобы посмотреть на него. Это свидетельство, как минимум, переменчивого и непредсказуемого характера Чаплина. Позже он извинился, признавшись, что просто не отважился еще раз погрузиться в болезненные воспоминания.

Из Лондона Чарли отправился в Берлин, а оттуда в Вену, где его ждал, наверное, самый восторженный прием в жизни. Кадры кинохроники запечатлели, как его несут над головами толпы от железнодорожной станции в отель. С таким же восторгом Чаплина встречали в Париже и в Венеции. После всего этого он решил как следует отдохнуть и поехал на юг, на Французскую Ривьеру.

В Каннах Чаплин познакомился с чешкой Мицци Мюллер, известной также под именем Мэй Ривз, которая на какое-то время стала его любовницей. Это была обычная история страсти и веселья вперемешку с ревностью и холодностью. Мицци уже предупредили, что Чарли «душит» личность всех, кто к нему приближается. В своих мемуарах она вспоминала, что блистательного Чаплина заслонял другой Чаплин, который был его нервным двойником, раздражительным и угрюмым. По словам Мицци, он также бывал психически неуравновешенным и проявлял садистские наклонности. Она отметила, что его настроение могло мгновенно меняться, от радости до депрессии.

Любая ситуация могла стать для него причиной драмы. В разговоре Чаплин мог бесконечно повторять: «Если однажды я лишусь всех моих денег…» Этот страх бедности, возможно, был причиной его нежелания расставаться с наличными. Время от времени он отправлялся с Мицци по магазинам и возвращался, вообще ничего не купив. Похоже, Чаплин любил смотреть на свое отражение в зеркале и, как вспоминала Мицци, говорил: «Для своего возраста я еще хорошо сохранился» или «Тебе не кажется, что я в очень хорошей форме?» «Мне на все наплевать, – заявил он, отказавшись прийти на банкет в его честь. – Я мировая знаменитость». Возможно, он следовал примеру Сидни, который постоянно повторял эту фразу, только в третьем лице, чтобы оправдать странности в поведении своего брата.

В обществе Мицци Чаплин провел осень в Лондоне. Он очутился в центре скандала, отказавшись выйти на сцену во время ежегодного королевского эстрадного представления. Это расценили как оскорбление Георга V. Молодому партнеру по теннису Чаплин объяснял: «Говорят, что у меня есть долг перед Англией. Хотелось бы знать, в чем он состоит. Семнадцать лет назад я был никому не нужен в Англии, и всем было на меня наплевать. Мне пришлось уехать в Америку, чтобы получить шанс, и я его не упустил». Потом он прибавил, что патриотизм – величайшее безумие из всех, от которых страдал мир. К сожалению, партнер по теннису оказался журналистом, и актер с удивлением и раздражением прочел заголовок в газете: «Чарли Чаплин не патриот». Однако свои взгляды он никогда не менял.

В Лондоне Чаплин продолжил встречаться с богатыми, влиятельными и знаменитыми людьми. Он часто бывал в обществе принца Уэльского, ужинал с аристократами, а в один из вечеров посетил Махатму Ганди, который жил на Ист-Индиа-Докроуд. Чарли также поехал на север Англии, чтобы еще раз увидеть места, где в начале века он гастролировал со спектаклем «Шерлок Холмс». Его по-прежнему занимали приключения собственной юности. Назвав Манчестер – в три часа пополудни в воскресенье – вымершим, Чарли отправился в Блэкберн. Там он заглянул в паб, около которого когда-то снимал комнату за 14 шиллингов в неделю. Чаплин заказал себе выпивку, а затем ушел неузнанным.

Конечно, отпуск стал для него потерянным временем. Без возможности работать Чаплин был жив только наполовину – расстраивался без причины и все время сомневался в своем будущем как актера. Теперь он точно знал, что уже не сможет вернуться к полностью немым фильмам. Но что должно прийти им на смену? Чарли твердо решил вернуться в Калифорнию через Нью-Йорк, и тут пришла телеграмма от Фэрбенкса. Дуглас остановился в Санкт-Морице и просил друга приехать к нему. Чаплин вместе с Мицци присоединились к Фэрбенксу и его компании. Все вместе они развлекались несколько недель.