Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я успеваю посмотреть главные сообщения «Новостей» и убегаю. Мне требуются и сила, и время, чтобы доставить груз пива в Торсхов, где живет Клаудия.
Рядовой Адам смущен. Днем победа была на моей стороне. Но теперь меня преследует страх. О чем мы будем разговаривать весь вечер? Что у нас общего? А что, если ей нравится какая-нибудь дебильная музыка? А что, если она считает, что искать любопытные фактики в интернете — самое идиотское из всех известных ей занятий? А что, если она не такая красивая, как мне показалось? А что, если она решит, будто я вовсе не такой славный парень, каким показался ей днем?
А что, если?..
А что, если?..
И т. п.
От страха мысли начинают ходить по кругу. Меня пробирает холодная дрожь, колени подгибаются. Легкие проваливаются куда-то в живот, почки и печень отправились прогуляться. Я думаю о Солнце, о Франке, о Сёс, о черепахе Адаме и знаю, что никто из них сейчас меня не спасет.
Ведь я совершенно не знаю Клаудию. Придумал ли бы я лучший план на вечер, если бы был старше? Едва ли. Можно сказать, что быть взрослым — это быть слишком высокого мнения о себе. Во всяком случае, в последние недели я в этом почти убедился.
Где-то впереди висит таинственный дверной звонок на таинственной двери подъезда, где таинственная лестница ведет в таинственную квартиру. Туда-то я и направляюсь. Но по непонятной причине мне все кажется трагическим и страшным. Представьте себе, что вы тащитесь к зубному врачу. Именно так я себя сейчас чувствую. Я звоню в таинственный домофон и поднимаюсь в квартиру принцессы. Принцесса открывает дверь, и черепаха Адам вяло здоровается с ней.
— Я дома одна, — первое, что сообщает она мне, как только я вхожу в квартиру. Но это меня отнюдь не успокаивает. Я достаю пиво из сумки и ставлю его в холодильник.
— Как ты его добыл? — спрашивает она.
— Ни за что не догадаешься, — говорю я и открываю каждому из нас по банке.
— Это еще неизвестно, — она ставит в духовку пиццу.
Я рассказываю ей о папаше с мамашей, и она только качает головой и говорит, что верит мне.
— Смотри! — она показывает мне в холодильнике три бутылочки пива. — Это мне купил брат. И просил, чтобы я ничего не говорила папе с мамой.
— Ох уж эти родственнички… — я качаю головой. Разговор завязывается легче, чем я думал. Ее семья, моя семья. Тайны, ссоры, мелкие неожиданности. Мы смеемся, сравниваем своих предков и говорим, что, будь мы взрослыми, мы бы так не поступили. И никогда не признаемся в этом своим детям, когда станем взрослыми. И ничего такого не сделали бы, будь у нас младшие брат или сестра. И все в таком духе. Я чуть не смеюсь про себя, когда думаю о том, что значит быть взрослым. В ту минуту я думаю, что никогда взрослым не стану. Все это отодвигается в такое далекое будущее, что я вообще могу спокойно без этого обойтись. По крайней мере, пока живу. Я смеюсь, и Клаудия спрашивает, чего я смеюсь. — Да так, — бурчу я и опустошаю банку.
— Ты надо мной смеешься? — раздраженно спрашивает она.
Как ни глупо, я снова смеюсь, и теперь уже она ни минуты не сомневается, что я и в самом деле смеюсь над ней. Настроение сразу меняется. Словно кто-то повернул выключатель. С радостного тепла на точку, находящуюся в двух делениях от точки замерзания. Ни прохладное пиво, ни горячая пицца больше не помогают. Разговор заходит в тупик, и нам вдруг становится не о чем разговаривать.
Я напрягаю все извилины, потею, страдаю, ем пиццу и пытаюсь найти, что у нас есть общего, как сказал бы Франк. Интересы, хобби, музыкальные группы, компьютер — все что угодно, только бы к нам вернулось то тепло, с которого мы начали.
Но Клаудия выглядит далекой. Надменной. И если уж быть до конца откровенным, мне кажется, что я чувствую присутствие Каролины. Клаудия на 10 % становится Каролиной. Я хочу произвести на нее впечатление и говорю:
— Меня интересуют дебаты по экономике, государственному устройству и политике.
Заносчиво сказано. Но что Адаму — экс-принцу этой истории — остается делать, если еще, немного и ему придется выпрыгнуть из этой кухни на своих лягушачьих лапках? Рядовой Адам потерял под собой всякую опору. Может быть, ему следует отказаться от защиты этой высоты и отступить на запасные рубежи? Но он не сдается без последней попытки.
Клаудия подозрительно, изучающе смотрит на меня.
— И что же ты думаешь о напряженной обстановке на Балканах? — спрашивает она.
Рядовому Адаму приходится отступить.
— Упс! — говорю я и в корне меняю тему разговора. — Ты любишь поесть?
— Люблю, — отвечает она с нежностью во взгляде.
Ее глаза говорят мне, что она едва ли может прожить без овощей, мяса, рыбы, лакомых бутербродов, свежего хлеба и тому подобного.
— Я специалист по бифштексам! — восклицаю я. Все-таки я выпалил это. Несмотря на предупреждение Франка.
— Терпеть не могу мяса, — замечает она и берет себе еще кусок пиццы. — Думаю, я стану вегетарианкой.
— Я слышал, что в «Макдоналдсе» продают вкусные вегетобургеры, — говорю я.
— В «Макдоналдсе» вся еда невкусная, — возражает она, и я опять слышу нотки Каролины.
СМЕНИ ТЕМУ! СМЕНИ ТЕМУ! — мигает в моей голове сигнальная лампа.
— Хочешь сигару? — спрашиваю я и достаю купленную еще днем пачку. Я подумал, что раз уж это числится в моем списке, у меня будет подходящий повод выполнить и этот пункт.
— От сигар пахнет или молокососами, или дедушкой, — отвечает Клаудия-Каролина и пьет пиво так, что оно булькает в горлышке бутылки.
— А ты не против, если я закурю? — я срываю с пачки целлофан.
— У нас дома не курят, — говорит она. — Но уж если тебе так приспичило, садись на балконе и дыми себе на здоровье.
СМЕНИ ТЕМУ! СМЕНИ ТЕМУ! СМЕНИ ТЕМУ! Красные сигнальные лампы работают сверхурочно. Бред какой-то.
Смущенный Адам убирает сигару обратно в пачку. Скоро я смогу только квакать. Странный получается вечер.
— Солнце — крутой бог, — бормочу я и с горечью думаю о всех тех утрах, когда я поднимался на элеватор и исполнял свой долг. И что же этот бог дал мне взамен?
— Что? — спрашивает Клаудия.
— Солнце — крутой бог, — повторяю я, чувствуя себя идиотом.
— Что ты хочешь этим сказать?
Теперь все ее внимание направлено на меня. Каролина испарилась, передо мной сидит Клаудия, и ее голубые глаза с интересом смотрят на лягушку Адама, который снова начинает чувствовать себя принцем. Я рассказываю ей о договоре с Солнцем, и она спрашивает, зачем мне понадобилась это сделка. И я выкладываю ей все. О плане стать взрослым. О моем списке. О Каролине. Клаудия внимательно слушает. Она перестает есть. Она забывает пить. Вместо этого она словно приклеивается к моим словам и задает забавные вопросы в самых-самых глупых местах. Наконец она говорит: