Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михаил Васильевич выглядел неважно. Лицо обрюзгшее, под глазами мешки. То ли с почками проблемы, то ли со спиртным перебор. Похоже, второе. Но перегаром от Аржанова не тянуло. Наверное, сделал передышку, перед тем как накатать заявление.
— Да, я знаю, — сказал тот.
Он чуть ли не волосы на себе рвал над трупом племянницы. На Глеба с кулаками бросался. Но тогда выглядел лучше, чем сейчас. Неужели смерть Даши Аржановой так его подкосила?
— Заместитель начальника отдела по раскрытию особо тяжких преступлений. — Основной упор Яша сделал на последнее слово.
Гражданину Аржанову необходимо понять, что преступление должно быть наказуемым. У него еще есть возможность осознать и покаяться без вреда для себя.
— Да, проходите. — Он пропустил Яшу во двор и, закрывая за ним калитку, выглянул на улицу.
Еще этот фрукт посмотрел на дом Размолова, вернее, на черепичную крышу, которая выглядывала из-за высокого забора.
Авторитет Крашников в свое время основательно отгородился от соседей. Ни заглянуть, ни увидеть, что творится там, во дворе. Глеб занимался с Дашей непотребством прямо в бассейне, а ее дядя даже при всем желании не мог этого видеть.
А вот выйти на ночной пляж и увидеть там Глеба он мог. Так что у Артемова имелись все основания ему верить.
Аржанов провел гостя на террасу, оплетенную виноградом, который уже пора было собирать и отправлять под пресс. Но судя по бутылке, которая стояла на полу в дальнем углу террасы, Аржанов предпочитал куда более крепкие напитки, чем домашнее вино.
— Вы ведь знаете, зачем я пришел? — осведомился Яша.
— А чего же тут не знать? Вы же друг этого… — Мужчина едко усмехнулся и кивнул в сторону соседнего дома.
— Да, друг детства. Но это совсем не значит, что я помогаю Размолову уйти от ответственности.
— Значит или нет, а он тут спокойно себе жил, хотя и должен был сидеть в тюрьме, — с ожесточением сказал Аржанов.
— Если виновен, то будет сидеть.
— Конечно, виновен! Он ведь бегал от Даши как последняя сволочь! Она вокруг него и так и сяк! А ведь сирота! Сева, брат мой, когда умирал… — Аржанов замолчал и обреченно махнул рукой.
— Размолов повел себя неправильно, — четко сказал Яша. — Но убивал он или нет, я не знаю.
— Убивал! Я видел, как он в ту ночь заходил во двор своего дома. Через калитку. Со стороны моря.
— Расскажите об этом поподробней.
— Даши дома не было. Она девушка достаточно взрослая, хочет гулять, так и пусть. А тут в груди вдруг защемило. Я вышел из дома, слышу, море шепчет, как будто зовет. Выбрался я со двора, смотрю, человек какой-то из моря выходит. Я к нему, он от меня. Я еще его лица не разглядел, а уже понял, что это Размолов. — Аржанов поднял руку, намекая на высокий рост Глеба.
— Но потом лицо все-таки разглядели?
— Разглядел. Фонари тогда не горели, но была луна. Он это был.
— Один?
— Даши с ним не было. Я же не знал, что она в это время где-то в море… — Аржанов сощурил глаза, сдерживая слезы, подступившие к ним.
— Почему вы сразу не сказали?
— А вдруг это не он был?
Мужчина не вскидывал руки на высоту груди, не сжимал кулаки, но все равно стал похож на боксера в оборонительной стойке.
— Так вы же сказали, что луна светила.
— А расстояние?… Далековато было, я не мог разглядеть в точности.
Аржанов смотрел в сторону пляжа, как будто вспоминал ту роковую для своей племянницы ночь, но Яше казалось, что он всего лишь отводит взгляд.
— А рост?
— Ну, рост…
— Этот человек зашел во двор дома, принадлежащего Размолову. Кто это мог быть, как не он сам, да?
— Вот я и говорю, что это он был.
— Да, но вы сказали об этом только сейчас.
— А вдруг я все-таки ошибся?
— Тогда и говорить не надо было.
— Как это не надо? — встрепенулся Аржанов. — Вы хотите, чтобы я скрыл правду?
— Я хотел, чтобы вы обо всем сказали сразу.
— А что, уже поздно?
— Не поздно. Но подозрительно.
— Простите!
— Вы не усмотрели за своей племянницей, винили себя в этом, хотели, чтобы Размолов понес наказание, но он вышел на свободу и жил по соседству с вами. Вы не могли спокойно на это смотреть, поэтому придумали способ, как вернуть его за решетку.
— Да как вы смеете! — выкрикнул Аржанов, вскочил как ужаленный и пальцем указал на ворота.
Но Яша даже не шелохнулся.
— Возможно, я ошибаюсь, и вы действительно видели Размолова в ночь, когда произошло убийство. Я в любом случае не собираюсь вас разубеждать и выводить на чистую воду, — сказал он. — Просто вы должны знать, что мы вышли на след человека, который мог убить вашу племянницу.
— Это вы о ком? — осведомился мужчина и медленно, как будто с опаской, опустился в кресло.
— На его совести уже столько доказанных убийств, что ему совершенно незачем скрывать причастность к гибели вашей племянницы. Если он расскажет, как убивал Дашу, то ваши показания будут признаны ложными. Не буду вас пугать, вы и сами прекрасно понимаете, что за этим последует.
— Но я на самом деле видел Размолова, — выдавил из себя Аржанов.
— Вы уверены, что это был именно он?
— Полной уверенности у меня нет. Иначе я сразу сказал бы. Да и кто еще это мог быть?
— Всего хорошего, Михаил Васильевич! — сказал Яша и резко поднялся.
Аржанов потянулся за ним, даже рукой в его сторону повел, но не остановил и ничего не сказал. Но все же Яша почти уверен был в том, что его предупреждение подействовало на него должным образом.
Все тот же супермаркет, прежняя ситуация. Олеся вышла из магазина и села в машину. На пути у Лариона никто не стоял.
Он следил за Олесей, был уверен в том, что никто ее не страхует. Его чутье молчало, не било в колокола.
Да и зачем Олесе искать защиты от своего счастья? Она ведь наверняка ждала этой встречи, мечтала о ней втайне от самой себя. Насколько женщины щедры на свои фантазии, настолько же они слабы на передок. И Женя тому подтверждение, и Олеся не станет исключением.
Еще на стороне Лариона сама фортуна. Он смелый, рисковый, наглый, но при этом расчетливый и осторожный. Неудивительно, что ему сопутствует успех. Столько всего наворотил, и ничего с ним не случилось. Даже покушение на жизнь мента ему не смогут пришить. Дальше у него тоже все будет путем. Главное — поверить в свою удачу.
Он заскочил в салон, захлопнул за собой дверь.
— Привет!
— Снова ты? — Олеся попыталась изобразить недовольство, но это у нее вышло плохо, губы сами по себе расплылись в улыбке.