Ларион не мог этого не заметить.

— Я всегда с тобой, — заявил он.

— А говорил, что будешь нескоро.

— Не смог уехать.

— Да?

— Одного твоего запаха оказалось мало. Мне нужно больше впечатлений.

— Например?

— И еще я по тебе очень соскучился, — добавил Ларион и потянулся к Олесе, как будто собирался ее поцеловать.

Встречного движения не было, но все же он уловил порыв, который женщина сдержала. Она уже хотела ответить ему, но еще боялась.

Ларион осадил себя, сдал назад. Рано целоваться. Сначала Олеся должна понять, какие впечатления он хочет получить, подготовить себя к тому, чтобы дать их ему.

— Знаешь, я ведь тоже по тебе соскучилась, — сказала она.

— Ничуть не сомневаюсь.

— Ты слишком уж наглый и самоуверенный.

— Я пытаюсь исправиться, но пока не выходит.

— Тебя днем с огнем ищут, а тебе хоть бы хны.

— Кто ищет?

— Ну, например, майор Гроздьев, которого ты чуть не убил.

— У него нет доказательств, что это был я.

— Меня ты тоже пытался убить.

— У нас был разговор на эту тему. Давай я не буду повторять дважды. Побеседуем лучше о любви.

— Кто кого любит?

— О таких вещах не говорят. Их просто делают. По взаимному согласию.

— Неужели это то самое, о чем я подумала?

— То самое, — подтвердил он.

— Но мы же не можем заняться этим прямо здесь.

— Можем и здесь. Но не сегодня.

Олеся промолчала.

Ларион не сомневался в том, что она хотела не только спросить, где и когда, но и начать. Но ведь Олеся не падшая женщина, чтобы напрашиваться. А если она и такова, то пока еще скрывает это. Потому что не время и не место.

— Тебе совсем не обязательно куда-то уезжать, — сказала Олеся.

— Почему?

— У Гроздьева нет доказательств. — В ее голосе появились знакомые нотки, смирение и покорность, как у Жени после того, как Ларион ее объездил.

Эта кобылка тоже уже хотела под седло.

— Я уезжаю не от него, — сказал он.

— Если от Размолова, то зря. Он арестован, ему предъявлено обвинение в убийстве Аржановой. Ее дядя видел, как Глеб убивал ее.

— Нельзя девушек убивать, — проговорил Ларион.

Все-таки не зря он старался, подстава сработала. Вот и кто после этого скажет, что Юра Ларионов неудачник?

— Да, их надо любить, — сказала Олеся.

Ларион самодовольно глянул на нее. Похоже, потекла баба. Ни о чем уже не может думать, кроме как о любви. Не пора ли подставлять ладонь, чтобы яблочко само упало в руку?

— Я умею быть нежным и ласковым, — сказал он и мягко провел рукой по ее плечу.

Олеся подалась в сторону от него, но ее взгляд при этом подернулся сладкой дымкой.

— Не надо, — прошептала она.

— Так я и не настаиваю.

— А почему улыбаешься?

— Я улыбаюсь?

— Причем нахально. Как будто ты меня уже заполучил.

— Почему как будто?

— Наглый ты.

— Я знаю.

— Сколько дров наломал, и ничего тебе за это пока не было.

— Поехали к тебе, — предложил он, снова потянулся к Олесе и погладил ее коленку.

Она кивнула, положила руки на руль, но тут же качнула головой и сказала:

— Подожди немного.

— Чего так?

— Руки дрожат.

— Это любовь, — заявил он.

— Сейчас. — Она уложила правую руку на подлокотник, а левую просунула между дверью и сиденьем.

— Значит, Размолова закрыли? — спросил Ларион.

— Да, на этот раз все очень серьезно. А ведь я замуж за него собиралась, — проговорила Олеся и вздохнула.

— За меня выйдешь.

— Это же ты убил Дашу.

— Я?

— Нет, я ни в чем тебя не виню и вовсе не прошу жениться на мне по-настоящему. Можно и без штампа в паспорте, лишь бы кровь закипала. Что я такое говорю? — Олеся подняла правую руку и обессиленно провела ею по лбу.

— Говори, это меня заводит.

— А что тебя еще заводит? — спросила Олеся и с тревогой глянула на него.

— Это ты о чем?

— Ты же не получал удовольствия, когда душил Дашу.

— Ты думаешь, что я маньяк? — осведомился Ларион.

— Мне не хотелось бы, чтобы это так и было.

— Маньяки насилуют своих жертв.

— А ты?

— Она была совсем голая.

Ларион вспомнил, как было дело. Даша тогда подумала, что к ней плывет Глеб, обрадовалась, обняла его. Грудь, живот, вся спина — все голое. Ларион почувствовал сильный толчок в самом низу живота. Как будто клапан какой-то открылся, через который хлынула кипящая кровь и заполнила все до отказа. Давно он не чувствовал такого возбуждения. Может, в нем действительно все это время жил сексуальный маньяк?

— И очень хотела любить, — добавил Ларион и не просто положил руку Олесе на коленку, а вцепился в нее и задрал юбку, насколько мог.

— Ты правильно все сделал, — раздвигая ноги, сказала Олеся. — Зачем она цеплялась к Глебу?

— Да, так оно и было. Я видел, что она к нему цеплялась.

— Ты ее сначала утопил, а потом задушил, да?

— Нет, сначала задушил.

— Что ты делаешь? — заорала вдруг Олеся и больно ударила его по руке.

Он отстранился от нее и заявил:

— Не бойся, тебя я не задушу.

— Зачем ты убил Дашу?

— Может, я ее приревновал к Глебу.

— Ты ее задушил. — Олеся с нескрываемым страхом посмотрела на него.

Ларион решил подлить масла в ее огонек. Чем сильней она его боится, тем крепче будет любить.

— Поверь, сделать это было совсем не трудно.

— Как можно убить человека? Ты просто моральный урод! — Олеся не просто разозлилась, она взбесилась.

Достаточно было посмотреть в ее глаза, чтобы это понять. Но внимание Лариона привлек револьвер, оказавшийся в ее левой руке.

— Убери пушку! — громко потребовала она.

Тут-то Ларион и понял все. Эта баба обращалась вовсе не к нему, а к диктофону, на который записывался этот разговор. Про пистолет она сказала, чтобы создать угрозу, из-за которой можно было превысить пределы допустимой обороны. А ее револьвер уже был направлен на Лариона. Палец лежал на спусковом крючке.