А если не врут? Ну придумаем что-нибудь с воеводой… Эй, все собралися? Ну, двинулись, помолясь.

Растянувшаяся на пол-улицы процессия – сам наместник на коне, рядом с ним – воины, возок с женщинами, следом – дворовые – гусеницей выползла из ворот усадьбы и направилась к церкви, расположенной на главной площади города. Туда уже шли многие – посадские, артельщики – работные люди, закупы, рядовичи, смерды. Узнавая наместника, отходили в сторонку, снимали шапки, кланялись.

– Славься, батюшка наш!

Евсей Ольбекович рассеянно кивал встречным, полученное письмо – подметная грамота – никак не выходило из головы. Слишком уж важные известия в нем содержались, важные особенно сейчас, когда под ударами орд Тамерлана пал Елец, а ордынский хан Тохтамыш, не без помощи наместника и воеводы, бежал на Итиль-реку, в далекий город Булгар. И вот вдруг выясняется, что…

Забывшись, наместник хлестнул коня. Тот понесся вперед, едва не врезавшись в собравшуюся у церкви толпу. Хорошо – вовремя заметили, расступились:

– Славься, батюшка…

Опомнившись, боярин натянул удила. Удержав коня, спешился, отдавая поводья подбежавшим слугам, осмотрелся, дожидаясь своих и внимательно высматривая в толпе воеводу. Лишь бы не в другую церкву поехал. После обедни – о том ведал наместник – собирался Панфил Чога проверить ратников на городских стенах. Ведь совсем рядом волками рыскали по степи воины Тимура. Пока-то здесь было тихо, но кто знает, что у Хромоногого на уме?

Аксен Собакин увидал Евдоксю сразу. Приехав заранее, ждал невдалеке от паперти. Боярышня выбралась из возка и вместе с домочадцами направилась в церковь. Оглянулась… Ну как же, не оглянется разве? Аксен самодовольно ухмыльнулся. На такого-то красавца? Оглянулась… Аксен помахал рукой, указал на кусты сирени – встретимся, мол, после службы. Евдокся, зардевшись, кивнула – поняла, мол. С колокольни послышался звон, и собравшиеся у церкви люди хлынули в церковные врата полноводной рекою.

Службу вел сам епископ – в нарядной, голубой с золотом ризе он производил благостное впечатление, несмотря на худобу и маленькие, глубоко запавшие глазки.

– Вот змей… – шепнул наместник, дождавшись, когда воевода встал рядом, по левую руку. – Письмецо мне сегодня подбросили… Не знаю, верить, нет ли?

Не обращая никакого внимания на идущую службу, Евсей Ольбекович трагическим шепотом пересказал воеводе подброшенное сегодня письмо, из которого следовало, что главным шпионом Тимура в Угрюмове является не кто иной, как сам епископ Феофан. Приводились и доказательства – дескать, люди Феофана страшно интересовались гостями, не так давно бывшими у наместника. По поручению епископа была организована и погоня за видевшими гостей скоморохами, словив коих сам воевода лично передал их Феофану, который ловко прикрыл свой истинный интерес церковными делами, обвинив скоморохов в глумлении над святым. На самом же деле ему от них было нужно лишь одно – гости наместника. Что, в общем-то, Феофан уже вызнал и теперь торопился сообщить про то людям Тимура, причем сообщить должен по-хитрому, отправив втемную слуг на телеге за городские стены. Там их и увидят лазутчики: ежели в телеге будет глина, значит, гость – хан Тохтамыш – теперь уж можно было называть всех своими именами – хочет укрыться в Нижегородском княжестве; если телегу загрузят камнями – значит, Тохтамыш поедет в Темников, ну а ежели сеном – в Булгар.

– Как зовут слуг? – тихо переспросил воевода.

Наместник заглянул в грамоту:

– Иванко с Олехой Сбитнем.

– Проверим. А с этим как? – Панфил Чога кивнул на епископа. – Давно он под меня копал, тля. Как видно – не зря.

– С ним торопиться нельзя. Не поймет князь, – покачал головой Евсей Ольбекович. – Сначала проверим все, опосля самолично к Олегу Иванычу съезжу да докладаю все обстоятельно. Однако – пригляд за ним выставь. Самых наинадежных людей.

Воевода кивнул и нахмурясь бросил ненавидящий взгляд на Феофана. Не был бы в церкви – плюнул бы на пол, да и так еле удержался…

– А ну, Аксене, пасись! Скоморох, ирод, про тебя проведал – бежать те надоть, бежать. – Сменивший ризу на черную рясу епископ тяжело уставился на Аксена Собакина, сидевшего на лавке в гостиной горнице при храме. – Эмиру передашь вот… – Феофан, оглянувшись, вытащил из стоявшей на подоконнике шкатулки свиток. – Тут все – и порядок стражи, и башни и укрепления. Пайцзу-то не потерял?

Аксен кривовато усмехнулся:

– Не потерял, отче.

– Ну ладно. Эмир наградит тебя щедро, золота они не жалеют, не ордынцы. Иди же… Хотя… – Епископ вдруг пристально взглянул в окно. – Словно бы одна и та же рожа…

– У кого, отче?

– Да у артельщиков, башню, видно, строят, в пыли да извести все… И что они здесь делают, интересно? – Феофан задумчиво скривился. – Обедня-то, чай, давно кончилась… Не меня ли дожидаются? – Он встрепенулся, словно отметая от себя лишние подозрения. – Ой, Господи, дожил – любого куста пасусь!

– Проверить можно, – подсказал Аксен. – Ты, отче, вперед едь, а язм потихонечку сзади. Погляжу.

– Думаешь? – Епископ качнул головою. – Ин ладно. Поезжай, погляди, худа не будет. Ежели что – доложишь.

Обитый черным бархатом епископский возок, выехав с церковного двора, неспешно покатил к торгу. Артельные – молодые, по уши измазанные в известке парни – до того лениво точившие лясы под старой липой, вдруг встрепенулись и быстро пошли следом.

– Вот те на-а… – удивленно протянул идущий вслед за ними Аксен. – Видать, прав был епископ.

Они прошли почти через весь город, от главной площади, к торгу. На торгу Феофан вылез из возка, прошелся меж рядами самолично – любил взглянуть на товарцы, а то и прикупить что, купцы-то, зная крутой характер епископа, цену не гнули, а то и так дарили. Походив по торгу – артельщики шли за ним, словно привязанные, – служитель церкви уселся обратно в возок, бросив сидевшему на козлах послушнику:

– Трогай.

На храмовом дворе вышел, прошел в горницу, веля принести холодного – с погреба – квасу. Не успел и отпить, как в дверях появился Собакин. Увидев его, Феофан вздрогнул:

– Ну что там?

– Следят, твари. Точно заметил, не сумлевайся, отче.

– Так-так… – Епископ нервно заходил по горнице, то подходя к окну – бросая хмурые взгляды на вновь собравшихся под липой артельщиков, то – к двери, не подслушивает ли кто?

– Значит, следят… Кто ж выдал? Зазноба твоя, наместника приживалка, ни о чем не рассказывала?

– Не зазноба она мне, – усмехнулся Аксен. – Горда больно, и посговорчивей есть девки…

– Говорила что?

– Так… – Собакин неопределенно пожал плечами. – Что она может знать-то, дурища? Ах да, письмо кто-то сегодня боярину на двор подкинул.

– Что за письмо? – насторожился епископ.

– Да не знает. Боярин, никому не говоря, сам чел. Заметила только, что печать красная.