Мы не знаем, что у них на него есть. Мы знаем только, что это подстава, но не знаем, какого масштаба. Мы не знаем, что у них на него есть, что они хотят на него повесить, – в который раз повторил мне Никита. – Пока Андрей не узнает, что у них на него есть, он не может прийти домой.

Им кажется, что я идиот, не понимаю, почему Андрей не может прийти домой?! Я понимаю: Андрей не может прийти домой.

Джинсы, свитера, пиджаки, рубашки, футболки.

Я собрала: джинсы черные, джинсы коричневые, джинсы вельветовые зеленые. Все джинсы фирмы «Boss», только «Boss» шьет на таких длинноногих, пиджаки тоже «Boss», это единственная фирма, которая шьет на таких длинноруких.

Андрей плохо себя ведет в магазинах: переминается с ноги на ногу, смотрит в сторону, говорит «отстаньте, у меня все есть», растворяется в толпе, однажды сбежал из примерочной кабинки. Как будто он первоклассник и мама заставляет его примерять школьные костюмчики, а он хочет в игрушечный отдел. Раз в году я покупаю Андрею все в «Boss», джинсы без примерки, пиджаки меряю на Никиту: к Никите нужно прибавить пятнадцать сантиметров в длину и убавить три размера в ширине.

…Джинсы, свитера, пиджаки, рубашки, футболки. Бритва. Книги про рыбалку.

– Зачем ему книги про рыбалку? – сказала Ирка-хомяк.

– Будет читать на ночь, – сказал Илья.

Где Андрей будет читать на ночь? Никто не знает, ни Илья, ни Никита. Так решил Андрей: для них безопасней, если не будут знать.

Ирка сказала:

– Лыжное белье нужно взять.

Лыжное, почему лыжное? Сейчас весна, за весной идет лето…Не буду думать, что за весной идет лето. Нужно взять лыжное белье, потому что в Питере зима может наступить в любую минуту, хоть через неделю.

Илья сказал:

– Не смотри на лыжное белье так трагически, – это на всякий случай, вспомни, в какой стране мы живем: Ходорковский, «Пусси райот», узники Болотной…

– Как тебе не стыдно? – прошептала я.

Как можно сравнивать?! Ходорковский был осужден за деятельность компании «Юкос», его не обвиняли в педофилии или краже булочек, девочки «Пусси райот» за панк-молебен в храме Христа Спасителя, – панк-молебен был, узники Болотной были на Болотной, все они были в своей истории, в своей, а не в чужой! А на Андрея свалилось то, чего не было.

Бороться за свои убеждения легче, чем отмываться от грязи, чувствуешь себя значительным, принадлежащим чему-то большему, чем ты сам, красивым. Андрей из тех, кто на вопрос «представился случай пострадать за свои убеждения, хотите?» отвечает «спасибо, с радостью!». А ему придется бороться не за свои убеждения, а за себя. Ему, с его обостренной гордостью, – за то, что он не наркоделец. От этого мне больней всего. А Илья не понимает! Сравнивает! Зачем он сказал про Ходорковского и «Пусси райот»?! Разве за Андрея вступится Ангела Меркель? Мадонна? Человека – не модный символ, а просто человека – забывают быстро, на папины похороны пришли сто аспирантов, а через год после смерти к нам домой пришли уже десять, – это нормально. А Марфа, девочка, – кто о ней вспомнит?!..Ох. Мне вдруг пришла в голову неприятная мысль: если Андрею понадобится теплое белье весной, я не смогу умереть (я-то думала, что тогда я сразу умру, и все), – я не смогу умереть, я должна буду стоять в тюремной очереди в платочке.

– Ты как враг, ты хуже врага, потому что ты друг! – кричала я.

– Что мы сделали?! Ты можешь не орать, а сказать словами?! – кричала Ирка.

Не могу я! Сказать словами стыдно! Сильную обиду не объяснить! Такая обида разливается внутри тоненькими ручейками, слишком тоненькими, чтобы превратиться в слова, – если надо объяснять, то не надо объяснять.

– Не буду словами! Вы должны понимать! – кричала я.

Илья наклонился к Алене, раздумчиво, как врач медсестре, сказал: «Пожалуй, все же бульон?» Алена ринулась к кастрюле с бульоном, как преданная медсестра – вливать прописанный врачом бульон внутримышечно и внутривенно.

– Ты, ты! – кричала я Илье, а Ирке: – Я с тобой больше не дружу!

Ирка решила взять лыжное белье и летнюю куртку.

Собирали вещи, складывали футболку к футболке, носок к носку. Куча людей во мне жила разнообразной жизнью: один хихикал, что мы как в шпионском кино, другой боялся до обморока, третий прикидывал, как это можно описать в романе… Не знаю, в каждом ли человеке живут разные люди и всегда ли они говорят вразнобой? Надеюсь, во всех живут. Смотреть на происходящее разными взглядами, под разными углами, видеть все со стороны… видеть все с двух-трех сторон куда легче, чем просто собирать вещи, и больше шансов сохранить рассудок.

– Не исключено, что за нами присматривают. Во дворе может быть установлено наблюдение, – сказал Никита.

Мы не знаем, кто нам друг, а кто нет, мы боимся собственной тени. Возможно, в подъезде тетя Катя присматривает, а во дворе охранники присматривают. Мы боимся теней охранников, тети Катиной тени мы тоже боимся. Илья с Никитой сядут в Никитину машину, скажут водителю адрес, потом как бы передумают, выйдут раньше – и передадут Андрею вещи. «Конспираторы, играете в шпионов…» – сказал кто-то во мне, а другой ответил: «Да? А если бы тебе грозил арест? Да тебя бы уже давно в стране не было!..»

Никита забрал у Ильи специальный телефон для связи – на время операции. Илья проводил специальный телефон для связи печальным взглядом. Мальчишками все играли в разведчиков, – ты за белых, я за красных, – каждому мальчику нужно хотя бы раз в жизни отбить раненого командира у белых и покатить на бронеавтомобиле, а сзади чтобы шла любимая гнедая кобыла.

– Поедем на твоей машине, а на Фонтанке пересядем в такси, – сказал Илья.

– Сядем в третью машину, – сказал Никита.

– Естественно, – сказал Илья.

Илья не вздыхает, не говорит, что он устал, не сутулится, он собран, точен, и в словах, и в движениях, – от этой истории в нем как будто проснулся фехтовальщик, сеньор Европы.

Ирка, Илья и Алена пронесли сумки мимо тети Кати, громко переговариваясь между собой, – уезжают на две недели в Грецию, Никита везет их в аэропорт, в случае пробок Никита, чиновник федерального значения, поедет по встречной. Никита шел сзади с начальственным видом, в двух куртках, своей и Андрея. Куртка Андрея ему до колен, но не застегивается.

Илье кажется, что только он шпион Дырка, но именно Никита сказал: когда Ирка с Ильей вернутся домой, они должны пройти мимо тети Кати, громко переговариваясь между собой, что, раз уж произошла задержка рейса, они вообще не полетят в Грецию. Илья согласился в том смысле, что необходима строгая конспирация и мы не знаем, на кого работает тетя Катя.

Когда мои прекрасные друзья проходили мимо тети Кати в строгой конспирации, с сумками и в двух куртках, тетя Катя высунулась из будки:

– А у меня племянник в Крестах, я завтра сменюсь и поеду передачу отвозить, могу вашей Муре очередь занять.