Сначала они попытались сплавить меня мордой вниз, но скоро поняли, что я сильно возражаю и пытаюсь утонуть.

Тогда они перевернули меня мордой вверх. Я извлекала мыло из трусов купальника, намыливала голову, засовывала мыло обратно, потом болталась в потоке, смывая с головы пену. Операция повторилась несколько раз, несмотря на то, что добровольные помощники дружно стучали зубами и просили закончить процесс побыстрее. Мне, с моими акробатическими действиями, было даже жарко.

Потом в нашей биографии случился Зеленчукский перевал. Ничего особенного. Это горка такая, длиной в семьдесят километров. Угол подъема — глазу не видать на просторах Краснодарского края. Только к вечеру мы поняли, что такое расстояние все время в горку — это практически невозможно. Потому что, доехав до костра, который уже развели наши кандидаты и мастера, мы упали на бок вместе с велосипедами. И наши скрюченные в характерных позах ручки и ножки было не разогнуть достаточно долго. Но к ночи мы отошли.

И тут на стоянку пришел мужик. Вернее, он приехал на коне. «Ехал Ваня на коне, вел старушку на ремне…» Нет, это не оттуда. Он предложил нам сфотографироваться ночью, на перевале, верхом на лошади. Мы радостно закричали «Ура!» и согласились. (Для тех, кто подумал, что у меня есть такая фотография, — так у меня ее нету.)

Когда подошла моя очередь, и я взобралась в седло (в первый раз в жизни, честное слово), ощущения у меня были сказочные.

«Чьорт побьери! — подумала я себе. — Это же мечта всей жизни!»

И тут у фотографа кончилась пленка.

— Секундочку! — сказал он мне и отвернулся, чтобы вставить новую.

За это время в голове моей, испорченной чтением романтической литературы про ковбоев, мушкетеров и всадника без головы, пронеслись все описания лошадиных скачек, прочитанные за недолгую жизнь. И при этом, видимо, отвалился какой-то винтик.

— О-го-го! — сказала я себе и пнула лошадь каблуками.

— Иго-го! — изумленно ответила лошадь, взглянула на меня через плечо и кокетливо взбрыкнула задом.

В руке у меня были поводья.

К несчастью, меня не проинструктировали, что делать с этой горой мяса, которая посмотрела на меня так презрительно. Видимо, я сделала что-то не то, потому что лошадь, презрев команду своего хозяина, резво поскакала в сторону леса. Моя тушка, увесистая и несинхронно болтающаяся у нее на спине, сильно ей мешала. А я никак не хотела этого понять и вцепилась в луку седла со всей невесть откуда взявшейся богатырской силушкой.

Со стороны мы представляли собой следующую картину. В неверном свете большого костра от поляны до леса растянулась процессия — впереди я на лошади, движущейся к лесу неторопливой рысцой с подкидыванием зада, за лошадью бежит непрерывно матерящий ее хозяин, за хозяином бежит непрерывно матерящий меня инструктор. Путь был страшен, но недолог: въехав в лес, я сразу же нашла лбом ветку. Или она меня. И тут даже богатырская силушка не спасла. Мы с лошадью расстались. Когда подбежали хозяин с инструктором, я валялась на земле с видом блаженным и ничего не понимающим. Надо мной стояла лошадь. Даже, кажется, разочарованная тем, что все быстро кончилось.

Кстати, я очень просила, чтобы меня все-таки сфотографировали. Но некоторые нервные и неадекватные личности категорически отказались это делать. И велели мне ближе чем на пять метров к животному не подходить. И вообще.

Лошадки еще потом появлялись в моей жизни. Неоднократно. Про самое первое знакомство вы уже прочитали, но вот верховой ездой я бы это не назвала. По крайности, несчастным случаем. А вот именно попыток сознательного движения верхами было две.

Во-первых, в славной Турции мы с мужем моим Ховановым купили экскурсию под названием «Отдых на ранчо». Ну, типа, катание на лошадях, обед и по пути осмотр разнообразных достопримечательностей. Купили, пришли рано-рано утром на место встречи — а кроме нас там никого. И справа никого, и слева тоже. А автобусов стоящих вообще не наблюдается. Мы было пригорюнились, но тут (о, чудо!) рядом с нами тормозит белый лимузин, откуда нам улыбается молодой и даже где-то красивый парень. Русский. И приглашает нас, приглашает садиться. Оказалось, что экскурсия проводится только для нас двоих.

Привезли нас на это Ранчо Самаранча, гид наш пошел кофий пить, а его заменил инструктор — турок как есть. Молоденький. Ка-а-ак напрыгнет. Как станет на нас причиндалы разные нацеплять — гетры какие-то, шлемы. А потом знаками показывать, как на лошадь садиться. Не, мы поняли, мы же не по уши деревянные. Садиться, типа, нужно слева. Ну, то есть когда потенциальный всадник слева от лошади. Угнездились мы, значит. А пацанчик этот вскочил на коня и в голову нашей процессии из трех одров встал.

Русского он не знал. Зачем ему русский, если он круглосуточно с лошадьми возится. Правда, несколько слов он все же выучил. А если уж быть совершенно точным, то четыре слова. Четыре слова он знал. «Привет», «рысь», «шагом» и «галоп». Ну, это мы потом только узнали, что три. Потому что он сказал сначала: «Привет, шагом», и наши лошади направились вслед за его конем по шоссе к пустынному песчаному берегу. А потом по кромке воды. Шагом, конечно. А потом он как свистнет молодецким пописком — лошади сразу уши навострили. А он громко так: «РЫСЬ!» Ну, они все и порысили. Хованов сзади вокруг своего седла болтается, бьется об него и кричит:

— Те-е-ебе, Га-а-алка, х-о-р-о-ш-шо! У тебя попа толще-э-э-э!

Как ни странно, спустя пару минут мне удалось вступить с седлом в более-менее миролюбивые отношения. То есть посредством привставания на стременах и выделывания различных телодвижений седло перестало бить меня по мягкому месту. Но тут дорожка в горку пошла. А наш инструктор (фигли ж, мы ведь на ранчо приехали) как опять свистнет. Я аж напряглась. И правильно, кстати, сделала. Потому что он заорал: «Галоп!» А коняхи тренированные, команды знают четко, поэтому они кэ-э-эк в галоп…

Ну, что вам сказать. Хованов потом делился, что ему очень не хватало бурки и шашки (в Турции ведь никто не предложил, это вам не Абхазия!). А в моих воспоминаниях сохранился очень громкий процесс — лошадь подо мной шумно дышала и екала селезенкой, в ушах свистел ветер, и сзади доносилось Евгеньичево: «Ух ты!» Стоишь на стременах стоймя, как зайка под елкой, и думаешь: «Боже, только бы не навернуться!» У меня, кстати, тогда была спина больная, и падать мне было нельзя.

Это второй раз. А третий раз был, когда мы мой день рожденья отмечали в Петергофе, как раз на конюшне. Потому что главный начальник этой конюшни — друг нашего друга Вячеслава Абрамовича. И он нас допустил туда и с нами праздновал. И там меня посадили на лошадь. Вернее, я сама села. С левой стороны, как учили. Не учла я только одного — мне, как имениннице, хорошего коняку вывели, ахалтекинской породы. Красавец — прям обрыдаться. Не могу сказать, что конь был очень высоким, но шею имел лебединую, ноги как у балерины, хвост держал высоко, боками блестел. И звали его (а может, и теперь зовут, давно дело было, но с таким ядовитым характером только долгожители получаются) Ахтанбей.