— Мне тоже неприятно докладывать вашему непосредственному начальнику, — ответил я ему. — Давайте вместе переубеждать начштаба, чего бояться?

Нет, Орел не проронил ни слова в защиту разумных доводов моей докладной записки. Больше того, в беседе со вторым лицом в ВМФ СССР он свернулся ежиком, вобрав голову в плечи. Мне пришлось одному отстаивать точку зрения о снижении боеготовности флота.

Начштаба упирался рогом, не соглашался с доводами, а потом рявкнул:

— Ну что, товарищ Мозгов, выходит, контрразведчики лучше знают обстановку на флоте, чем флотоводцы? Вы много на себя берете! Вы что, подвергаете сомнению правильность решения инстанции и самого Никиты Сергеевича?

Я ему ответил так:

— Первый секретарь не мог дойти до такой глупости, чтобы отдать распоряжение на уничтожение тех средств, которые могут не один год послужить Родине и флоту.

И тут хозяин кабинета взорвался:

— Значит, вы считаете, что Главком и я растиражировали эту глупость?

Я спокойно заметил, что вот с этой глупостью на Политбюро и разберемся.

Начштаба после моих слов резко поднялся с кресла и, сделав вид, что говорить уже не о чем, практически указал мне на дверь, а Орлу приказал остаться…

У меня было свободное время, и я отправился в морской отдел военной контрразведки на Лубянку. Встретил меня его начальник капитан 1-го ранга Шилин, который своего курирующего поддерживал в этом начинании. Увиделся я и с генералом Гуськовым — начальником военной контрразведки. Беседа получилась недолгой. Он с первых слов открыто дистанцировался от возникшей ситуации и заявил мне, что в период заседания Политбюро его не будет в Москве, так как запланировал выехать на подведение итогов работы в один из военных округов. Мне стало ясно, что Гуськов оберегает свое реноме, оставляя за собой право и свободу сделать соответствующие оргвыводы.

На следующий день, как я и предполагал, меня ждала чиновничья голгофа. Я пораньше отправился на Старую площадь. Заседание проходило в кабинете члена партийного ареопага Фрола Романовича Козлова. Пройдя через КПП, я вскоре оказался в просторном кабинете члена Политбюро.

Умостившись в кресле, я решил понаблюдать за «небожителями». Скоро стали прибывать министры, начальники главков, крупные военные деятели, среди которых я увидел Маршала Советского Союза, министра обороны СССР Малиновского и Главкома ВМФ адмирала флота Горшкова.

Министр обороны прошел в зал заседания с гордо поднятой головой, ни на кого не глядя и ни с кем не поздоровавшись. Главком скользнул по мне безразличным, даже, я бы сказал, колючим взглядом и, тоже не поздоровавшись, хотя мы друг друга знали, проследовал за своим начальником. Как только большое начальство расселось, Козлов обратился ко мне и предложил место за общим столом, а затем объявил повестку заседания и дал мне всего десять минут на доклад. Я встал, волнение сразу же подавил и принялся излагать основные тезисы докладной записки.

Малиновский глядел на меня сурово. Сдвинутые к переносице густые черные брови делали лицо маршала неподвижным. Создавалось впечатление, что он специально надувается, а потому краснеет. Как только я задевал за живое, он резко опускал подбородок и колючим, холодным взглядом скользил по неприятным доводам копии ненавистной ему записки, лежащей на столе прямо перед ним.

Прошло несколько минут, и Малиновский, пользуясь своим положением, бестактно оборвал меня:

— Я считаю, что товарищ Мозгов взялся за дело, о котором имеет весьма смутное представление. Какой из него моряк? Он флота-то не знает, а рассуждает тут, понимаешь, как флотоводец.

Козлов сделал замечание маршалу и жестом осадил нарушителя регламента. Тогда и я пошел в наступление и заявил министру, что Балтийскому флоту я отдал более двадцати лет службы в разных ипостасях, правда, не строевых, а контрразведывательных.

Оберегая государственные секреты флота и оказывая командованию повседневную помощь в деле повышения боеготовности, дисциплины и уставного порядка, военные чекисты досконально знают флот, его техническое состояние, вооружение и боевую выучку личного состава.

— Неужели вы считаете, что я бы пришел сюда с сырой информацией и забивал бы вам голову чепухой? — сказал я. — Эти данные не один раз перепроверены не только оперативниками, но и в первую очередь флотскими офицерами, серьезно относящимися к результатам «организационных мероприятий» (именно так называлась затея Кремля).

Малиновский бросил недовольный взгляд на Горшкова, который тут же по-черепашьи втянул крупную голову на короткой шее в плечи, отчего сделался, как мне тогда показалось, каким-то жалким и не соответствующим такой высокой должности.

А я продолжил доклад. Помнится, говорил, что если не остановить эти варварские оргмероприятия, не принять неотложные меры к скорейшей модернизации флота, к оснащению его новейшими классами надводных и подводных кораблей, к укреплению, а не уничтожению береговой обороны, то флот как могучий и надежный страж наших западных морских границ погибнет!..

Слушая Мозгова, я подумал, какие же пророческие слова говорил контрразведчик на том далеком заседании Политбюро и к чему головотяпы пришли сегодня, практически развалив все и вся на Балтийском флоте, лишив его основных мест базирования и заколотив «петровское окно» в Европу.

Ельцинские амбиции обернулись катастрофой для флота с большей масштабностью, чем хрущевский волюнтаризм. Не нашлось, к сожалению, ни в КГБ, ни в армии, ни в среде кремлевских функционеров таких, как Мозгов…

— Я закончил свое выступление ровно через десять минут, — продолжал Николай Кириллович. — На некоторое время в кабинете повисла предгрозовая тишина. Первым нарушил ее Горшков. Он заявил, что я якобы в рядовой бумаге раскрыл секретнейшие сведения о флоте, что является уже даже не военной тайной, а государственной.

Тогда я ему ответил, что записку писал я лично. Ее печатала машинистка отдела в моем присутствии, член партии с 1920 года. Конвертировал документ тоже я. А что касается адресата, то, согласитесь, что председатель КГБ имеет право на знание секретов, которые охраняют его подчиненные.

Горшков побледнел от услышанного, скривился в недовольной усмешке, засуетился и стал нервно перелистывать копию докладной записки.

Затем член Политбюро Ф. Р. Козлов дал слово командующему Балтфлота адмиралу Орлу. Флотоводец начал говорить о сложном положении на вверенном ему флоте, о тревоге за его безопасность, о бытовой неустроенности моряков в некоторых гарнизонах, о необходимости большего внимания к учениям и т. п.

Фрол Романович прервал его словами:

— Александр Евстафьевич, об этих проблемах я впервые слышу от вас. Почему вы прятались за спину контрразведчика? Почему заняли позицию стороннего наблюдателя? Почему вовремя не поставили меня в известность и не приехали ко мне? Даже звонка от вас я не слышал!

Командующий молчал, понурив голову. Затем Козлов недовольно буркнул Орлу — продолжайте. Выступление его было бледным.