А вот в России ход конём немцам делать было просто негде, тем более что до собственно России немцам надо было пройти русскую Польшу.

Поэтому Шлиффен отнюдь не намеревался наносить по России решительный удар. Он был уверен, что поражение Франции образумит царизм и всё ограничится военной демонстрацией. Соответственно, руководящий германский меморандум имел название: «Война против Франции».

Для того чтобы сама обстановка вынудила немцев дописать в это название «… и России», прозвучали сараевские выстрелы. Только придав противостоянию с австро-германским блоком «общеславянский» смысл, можно было спровоцировать Николая на войну с Германией и рассчитывать на широкое одобрение в России такой войны.

Вспоминая же совет: «Ищи, кому выгодно», истоки покушения в Сараево мы отыщем не в Берлине, Вене, Белграде и Петербурге… Во всех этих столицах имелись активные сторонники войны, но все они, так или иначе, были в конечном счёте вольными или невольными марионетками в руках тех кукловодов, которые дёргали за ниточки, сидя в офисах Америки и Лондона. Причём дёргали не только «элиту», дёргали и народные массы, ибо, не оглупив их, нельзя было обеспечить успех антинародным замыслам.

Великий князь Александр Михайлович, дядя последнего русского императора, в своих мемуарах, опубликованных в 1932 году в Париже, писал: «Ни один из сотни миллионов европейцев того времени не желал войны. Коллективно все они были способны линчевать того, кто осмелился бы в эти ответственные дни проповедовать умеренность. За попытку напомнить об ужасах грядущей войны они убили Жореса в Париже и бросили в тюрьму Либкнехта в Берлине»…

Жан Жорес действительно был убит толпой, о чём ещё будет сказано. Но ведь эту толпу надо было умело взвинтить! Да и не все европейцы, даже вне толпы, индивидуально, «не желали войны»… Сам же Александр Михайлович и напоминал, что жена английского премьера леди Асквит в ответ на свой вопрос Черчиллю: «Что же, Уинстон, это мир?» – получила весёлый ответ: «Нет, война». При этом, по свидетельству леди Асквит, глаза у улыбающегося Черчилля блестели…

Ещё бы! Это ведь была и его война, которую готовил и которой желал и он…

И только ли он один?!

В целом это была война, подготовленная наднациональной Золотой Элитой. Однако не забудем, что составляли наднациональную Элиту национальные элиты империалистических держав.

Почти за год до сараевской провокации, в разгар первой Балканской войны, Ленин писал в «Правде» за 23 мая 1913 года: «Германский канцлер пугает славянской опасностью. Изволите видеть, балканские победы усилили «славянство», которое враждебно всему «немецкому миру». Панславизм, идея объединения всех славян против немцев – вот опасность, уверяет канцлер и ссылается на шумные манифестации панславистов в Петербурге. Прекрасный довод! Фабриканты орудий, брони, пушек, пороха и прочих «культурных» потребностей желают обогащаться и в Германии, и в России, а чтобы дурачить публику, они ссылаются друг на друга. Немцев пугают русскими шовинистами, русских – немецкими»…

Сказано было великолепно! И Ленин смотрел на ситуацию с позиций истинно русского человека с выдающимся государственным разумом. Он прекрасно понимал, насколько война, вообще война, России не нужна. Тем более что Россия была не готова даже к полноценной оборонительной войне. И поэтому Ленин свою мысль о русских и немецких шовинистах закончил так: «И те, и другие играют жалкую роль в руках капиталистов, которые прекрасно знают, что о войне России против Германии смешно и думать».

Увы, у последнего Романова отсутствовали и чуткий политический разум, и чувство Родины. Он шёл к войне как баран, и даже не как баран-провокатор, а просто как глупый баран, ведомый другими. Но он же, глава России, вёл под мясницкий нож мирового Капитала и всю Россию.

Что уж говорить о промышленниках Рябушинских, Гучковых, Коновалове, Терещенко, о великом князе Николае Николаевиче? Эти, блюдя свои человечески мелкие, но отнюдь не грошовые интересы, желали скорейшей войны не менее своих собратьев по классу собственников в США, Англии, Франции, Германии, Австро-Венгрии, Италии….

Уже упоминавшийся русский монархист Марков-второй громил со страниц своей газеты «Земщина» и с думской трибуны «прогрессивный» блок, но видел далеко не все его связи, наивно считая, что «пока был франко-русский (имелось в виду – без Англии. – С. К.) союз, войны не было, войной и не пахло». Марков не знал, что через несколько дней после 17 января 1913 года, когда Пуанкаре был избран президентом Французской республики, он заявил русскому послу в Париже Извольскому: «Для французского правительства весьма важно иметь возможность заранее подготовить французское общественное мнение к участию Франции в войне, могущей возникнуть на почве балканских дел».

Это было сказано за полтора года до Сараевского покушения, читатель!

Ну можно ли более кратко и более разоблачительно показать, что скорая война и сама географическая точка её инициирования были предрешены не политикой Берлина, а соединённой политикой тех то ли «тёмных», то ли «золотых» сил, к которым примыкала и французская элита, простодушно зачисленная Марковым в миротворцы?

Первым актом президента Пуанкаре стало отозвание из Петербурга посла Жоржа Луи и назначение на его место Теофиля Делькассе – одного из «отцов» Антанты с репутацией главного врага Германии.

Академик Тарле осуждающе сообщает, что в Германии это восприняли «как обиду, угрозу, враждебную демонстрацию». Ну а чем же это было, если не откровенной, неприкрытой угрозой, не наглой, провокационной антигерманской демонстрацией?

Не приходится сомневаться, что назначение Делькассе было, как это обычно и принято, предварительно согласовано с Петербургом. И от этого выходка Пуанкаре приобретала особенно провокационный и зловещий характер.

А тут ещё Николай II с подачи Извольского и министра иностранных дел Сазонова – в отступление от обычая даровать главам иностранных государств высшую в империи награду лишь по особым случаям – тут же наградил Пуанкаре лентой Андрея Первозванного.

Всё это выглядело так, что на передний край антигерманского фронта выдвигалась Франция.

Россия при этом составляла второй его эшелон.

А что же Англия?

В КОНЦЕ концов непосредственная европейская ситуация зависела от позиции Англии, хотя сама позиция Англии была уже не самостоятельной, а согласовывалась без афиширования с чиновными кабинетами Вашингтона и с биржей Нью-Йорка…

Да, внешне могло показаться, что ситуация от Англии только и зависела, и очень многие историки даже после войны так и не смогли избавиться от поверхностной уверенности в том, что всё определялось неизбежностью «пробы сил» между Германией и Англией.

Ну ещё бы! Именно эти две страны были тогда индустриализованы в наибольшей мере. В 1907 году процент рабочих и служащих в торговле, транспорте и промышленности по отношению ко всему самодеятельному населению составил для Англии 45,8 %, для Германии – 40 %, а для США – всего 24,1 %. Поэтому фактор США считал второстепенным даже такой историк-энциклопедист, как Евгений Викторович Тарле. В своих работах по этому периоду он дал нам отличный фактический материал, а тенденцию так и не увидел, как не увидела её почему-то и вообще вся советская историография.