дочери вышли замуж и разъехались. Теперь с ним жила только внучка Руби двадцати трех лет от роду, и внучка эта доставляла старику немало хлопот. Она была обручена с зажиточным молодым человеком, торговавшим в Бенгее мукой и отрубями; старый Рагглз обещал тому за внучкой пятьсот фунтов. Руби вбила в свою глупенькую молодую головку, что не любит отрубей и муки. А теперь она получила вышеприведенное опасное письмо. Хотя отправитель не подписался, она знала, что оно от сэра Феликса Карбери – самого красивого джентльмена, какого ей случалось видеть. Бедняжка Руби Рагглз! Живя на Овечьем Акре, у реки Уэйвни, она знала о большом мире за своей околицей разом чересчур много и чересчур мало. Руби Рагглз уверила себя, что многого в жизни лишится, если так рано выйдет за Джона Крамба, бенгейского торговца мукою и отрубями. Обмирая от радости и страха, она ровно в четыре спряталась в березняке, откуда могла смотреть, не боясь, что ее увидят. Бедная Руби Рагглз, предоставленная самой себе в ту пору, когда девице нужнее всего твердая любящая рука.

Земля, на которой жил мистер Рагглз, относилась к владениям епископа Элмхемского, но часть его выгона заходила в поместье Карбери, так что он считался арендатором Роджера. Шипстоунский березняк, где сэр Феликс назначил Руби свидание, как раз принадлежал Роджеру. В прошлый приезд сэра Феликса, когда отношения между кузенами были куда лучше, Феликс вместе со сквайром заглядывал к старику и впервые увидел Руби, а также услышал от Роджера, что она выходит замуж за Джона Крамба. С тех пор они про девушку не разговаривали. Мистер Карбери узнал, к своему огорчению, что свадьбу отложили, а может, и вовсе разорвали помолвку, однако его растущая неприязнь к кузену исключала любые разговоры на эту тему. Впрочем, сэр Феликс, вероятно, знал от самой Руби Рагглз больше, нежели хозяин поместья.

Обычному городскому жителю чрезвычайно сложно представить, что творится в голове у такой девушки, как Руби Рагглз. Поденный рабочий и его семья живут, почитай, у всех на виду. Их устремления, хорошие и дурные – честно заработать на хлеб себе и детям или любыми правдами и неправдами добыть выпивку, – открыты каждому, кто удосужится на них глянуть. Про мужчин того слоя, к которому принадлежал Дэниел Рагглз, обычно можно понять, чего они хотят и в каком направлении работает их мысль. Женщина Рагглз – а особенно девица Рагглз – лучше образованна, выше метит, наделена куда более развитым воображением и не в пример хитрее мужчины. Если она хороша собой и не задавлена нуждой, ее мысли воспаряют в мир, о котором она знает не больше, чем мы о рае, и куда стремится намного сильнее, чем мы в рай. Девица Рагглз намного грамотнее мужчины. Она умеет читать, он кое-как складывает слоги. Она может написать письмо, для него накарябать слово – задача не из легких. Язык у нее бойчее, ум – более острый. А вот в том, что касается истинного положения дел, она гораздо невежественнее. Из встреч на ярмарках, на улицах города, даже в полях мужчина неосознанно усваивает что-то об иерархии своих соотечественников, а чего не знает, того по причине неразвитой фантазии и не пытается вообразить. Женщина строит воздушные замки и уносится к ним в мечтах. Для молодого фермера дочка сквайра – высшее и недоступное существо. Для фермерской дочки молодой сквайр – Аполлон. Ей приятно на него любоваться и приятно, когда он ею любуется. Как правило, опасность вскоре остается позади. Девушка выходит за фермера, появляются дети, и дальше все идет своим чередом.

О мире за пределами Суффолка и Норфолка Руби Рагглз знала меньше некуда, что не мешало ее деятельным мечтам уноситься в смутные выси. Зачем ей с ее красотой, умом – и богатством в придачу – выходить за пыльного Джона Крамба, не повидав тех прелестей жизни, про которые она читала в книжках? Джон Крамб был довольно пригожий малый, честный и работящий, не быстрый на слова, однако никому не дающий сбить себя с толку. Он любил пропустить кружечку пива, но редко напивался допьяна. Однако Руби знала Джона Крамба всю жизнь и ни разу не видела иначе чем пыльным. Мука так въелась в его волосы, кожу и одежду, что не отмывалась до конца даже по воскресеньям. По слухам, кому-то случалось видеть, как сквозь мучнистую бледность проступает скрытый румянец, и все же в целом белизной лица, платья и шляпы Джон Крамб походил более на плечистого призрака, чем на здорового молодого человека. Тем не менее говорили, что он может поколотить любого в Бенгее и взвалить на спину двести с лишним фунтов муки. И еще Руби знала, что он боготворит землю под ее ногами.

Увы, она считала, что может быть кое-что получше такого обожания, и, когда появился Феликс Карбери, смуглый, с прекрасным овальным лицом, блестящими волосами и очаровательными усиками, она целиком отдалась чувству, которое принимала за любовь, а после второй или третьей встречи его ленивые комплименты совершенно затмили для нее все честные обещания Джона Крамба. Впрочем, при всей своей глупости Руби Рагглз имела определенные принципы и даже при своем невежестве знала, что некоего падения следует избегать. Она думала, как, видимо, думают мотыльки, что можно влететь в пламя и не спалить крылья. Она была по-своему хорошенькая, с длинными кудряшками (в будние дни на ферме их видели накрученными на папильотки), большими круглыми глазами, довольно темными, и тонкой смуглой кожей. Еще она была сильная, здоровая, рослая и своевольная, чем изрядно портила кровь деду, старому Дэниелу Рагглзу.

Феликс Карбери сделал крюк в две мили, чтобы вернуться через Шипстоунский березняк, рощицу меньше чем в полумиле от фермы на Овечьем Акре. Там, где клинышек леса подходил к дороге, были ворота на луг, которые сэр Феликс помнил, назначая свидание. Проселочная дорога бывала безлюдной и в обычные дни, а уж в воскресенье – тем более. Он шагом подъехал к воротам, остановил лошадь и довольно скоро разглядел девичью шляпку под деревом на опушке рощи, на берегу канавы. Задумавшись на мгновение, куда деть коня, сэр Феликс выехал на поле, затем спешился, привязал лошадь к ограде, идущей вдоль рощи, и фланирующей походкой направился к Руби Рагглз.

– Хорошенькая наглость, назвать себя другом! – сказала она.

– Разве я тебе не друг, Руби?

– Тоже мне друг! Перед отъездом вы обещались вернуться в Карбери через две недели, а было это ой как давно.

– Но я тебе писал, Руби.

– Что с писем радости? Только и