знаю… — Я осеклась. — Это ведь непостижимо, согласись? На что это вообще будет похоже? Все равно что попытаться представить, как жизнь пойдет дальше после твоей смерти. Ты знаешь, что она должна продолжаться, но… — Я замялась, недовольная тем, в какие дебри меня понесло.

— Тебя это пугает? — пробормотал Лиам. — Я вот не знаю. Меня всегда грела мысль, что жизнь продолжится своим чередом, даже когда меня не станет. Наверное, поэтому я так увлекся идеей путешествий в прошлое. Нас там нет, и мир не стоит на месте, но нам от этого не хуже.

— Дурачок, это потому, что мы живы.

— Пожалуй, да. — Он тихо рассмеялся.

Я снова подумала о том, что смех у него приятный. И голос — такой изменчивый, и грациозная походка, и разворот плеч, и то, как он склонял свою продолговатую голову, когда встречался со мной взглядом. И глаза — которые сейчас смотрели на меня в упор, поблескивая в полутьме, и выражение лица у него было такое, словно он что-то задумал. Застеснявшись, я опустила взгляд и уставилась на его руки, все еще обхватывавшие колени. Что не сильно помогло: ладони у него были крепкими — большие костяшки и длинные пальцы. Рукава, закатанные до локтя, открывали предплечья, увидеть которые в дневное время у меня не было шансов, — молочно-белые, с заметной мускулатурой и тонкими темными волосками — мне тут же захотелось их погладить. Наверное, шелковистые, как бархат. Я подавила это желание.

Я внезапно растерялась. Сердце заколотилось, у меня перехватило дыхание; привычным жестом я потянулась к волосам, чтобы накрутить прядь на палец, и наткнулась на папильотки. Я что, заявилась сюда в папильотках? Матерь божья, как сказал бы Лиам.

Я убрала ноги с его кровати — теперь это казалось мне двусмысленным — и отдалилась на шаг от того, чтобы нырнуть к нему под одеяло, а затем встала, чувствуя себя чужой в собственном теле; ноги повиновались мне, но нехотя. Я взяла свечу, с которой пришла.

— Пойду я. Спасибо, что выслушал. Прости за беспокойство.

Но что, если я оттяну одеяло и скользну к нему — так близко, что почувствую соленый аромат его кожи, услышу его участившееся дыхание? Просто погреться хочу, скажу я. Давай обсудим все чуть подробнее. Он не устоит передо мной — никто из мужчин не мог. Или не хотел. Прямолинейность при верно избранном подходе подводит редко.

Но я не могла пошевелиться. Меня будто парализовало.

Он все смотрел на меня.

— Ничего страшного. — В танцующем пламени моей свечи он выглядел озадаченным и невинным.

— Я хо… Вообще-то мне полегчало после нашего разговора. Спасибо. Спокойной ночи!

В горле у меня пересохло, и я с трудом выдавила эти слова, а затем развернулась так резко, что свеча потухла, и дверь пришлось искать на ощупь. Казалось бы, став невидимкой и ослепнув, я должна была испытать облегчение, но тьма, в которой скрывался он, ощущалась как нечто более интимное.

— Что ж, спокойной ночи, Рейчел, милая. Заходи в любое время. — Раздался скрип и шорох — Лиам улегся в постель, а моя ладонь нащупала ручку двери.

Когда я открыла глаза, стояло водянистое ноябрьское утро, и все случившееся накануне по-прежнему не выходило у меня из головы, но вчерашнего ошеломления я уже не испытывала. Будто во сне раздвинула границы сознания, чтобы в нем уместились все эти мысли, — так рубцовая ткань разрастается вокруг маленьких инородных предметов, застрявших в плоти. Нарушение поля вероятностей. Приглашение в Чотон. И Лиам. Я уставилась на участок неба, который был виден мне из окна, и позволила разуму проиграть все эти мысли заново.

Никто и никогда не верил, что мы сможем переместиться в 1815 год и ничего при этом не изменить. Однако Лиам, скорее всего, был прав: историю составляли масштабные события и великие личности. Ватерлоо, Трафальгарская битва и Бородино, Наполеон, Нельсон и Кутузов. Джейн Остен. Остальные, подобные нам, вносили в историю свой крошечный вклад, словно капли воды, из которых собирается океан: все вместе — мощь, по одному — ничто. С такой точки зрения то, что Фанни Найт чуть не погибла от удушья, было несущественно. Она выжила — вот что имело значение.

И теперь ее отец пригласил нас в Чотон. Вот это было серьезно. Такое вряд ли случилось бы, не окажись она на волосок от смерти. От этой мысли меня пробрал озноб. У меня возникло ощущение, что чему-то — миру, будущему — было нужно, чтобы именно так все и произошло, дабы следующая кость домино легла в верном направлении. Что, когда мы прибыли со своей миссией в 1815 год, сдвинулось с места нечто прежде недвижимое, изменив при этом энергетическое поле мира и исход событий. От мыслей на эту тему у меня загудела голова, так что я переключилась на то, в чем разбиралась.

Основная часть владений Эдварда находилась в Кенте; поместье Чотон в Гемпшире было меньшего размера, и он наведывался туда нечасто. Но в 1809 году, когда он предложил матери и сестрам на выбор оба дома, они предпочли Кенту Гемпшир, поскольку тот больше напоминал им родные места: Чотон располагался недалеко от дома викария в Стивентоне, где выросли все, кроме Эдварда, где миссис Остен вела хлопотную жизнь супруги священника, заботясь о стаде коров, большом саде и толпе мальчишек, которые занимались с преподобным Остеном. Коров и мальчишек больше не было, мистер Остен был уже десять лет как мертв, и все же во многих отношениях жизнь трех леди Остен и их незамужней приятельницы Марты Ллойд в поместье Чотон стала прежней — спокойной и автономной: они выращивали овощи, варили хвойное пиво и держали кур. Они вполне обошлись бы и без мира за пределами деревни с его продовольственными бунтами и восстаниями ткачей — или так мне это рисовалось в мыслях. Было бы здорово выбраться из Лондона и увидеть все это своими глазами. И как отреагирует Кассандра на предложенную нам Эдвардом возможность погостить у него? Ей придется свыкнуться с нашим присутствием; по крайней мере, вчера мне показалось, что она уже ступила на путь принятия.

Но оставалась проблема с Лиамом. Что это вообще такое было, откуда оно взялось и почему застало меня врасплох? Я вошла в его комнату с единственной целью — поговорить, терзаемая навязчивой бессонницей и потребностью в друге, который выслушает. А вышла оттуда с непреодолимым желанием переспать с ним.

Однако никаких усилий, чтобы исполнить это желание, я не приложила — что было еще одной загадкой. Я человек прямолинейный, у меня простые потребности. Я люблю заниматься сексом, предпочтительно с мужчинами, хотя и женщин из этого уравнения не исключаю. Никаких связываний и порок