— Я не знаю, как выразить это еще понятнее. Они умрут, Джейкоб.

Она говорила предельно краткими и лаконичными предложениями, будто желая поскорее покончить с этой темой.

— Вам, возможно, кажется, что мы нашли способ победить смерть, но это иллюзия. Если дети слишком долго пробудут по ту сторону от петли, то все долгие годы, от которых они здесь скрывались, обрушатся на них в считаные часы.

Я представил себе, как живой человек усыхает и рассыпается в пыль, подобно яблоку у меня на тумбочке, и содрогнулся.

— Но это ужасно!

— Те немногочисленные примеры этого явления, которые я имела несчастье лицезреть, навсегда останутся среди самых страшных воспоминаний моей жизни. А я, позвольте мне уверить вас, живу достаточно давно и видела много поистине ужасных вещей.

— Значит, такое уже случалось.

— Да. С маленькой девочкой, много лет назад находившейся под моей опекой. Ее звали Шарлотта. Это был первый и последний раз, когда я отправилась в гости к одной из своих сестер-имбрин. Во время моего краткого отсутствия Шарлотта каким-то образом сбежала от старших детей, которым велено было присматривать за ней, и вышла из петли. Это произошло то ли в 1985, то ли в 1986 году. Шарлотта весело гуляла по деревне, где ее и увидел констебль. Когда она не смогла объяснить, кто она и где живет (можно предположить, что ее ответ его не устроил), бедняжку отвезли в детприемник на большой земле. Я смогла добраться до нее только через два дня, и за это время она успела состариться на тридцать пять лет.

— Кажется, я видел ее фотографию, — кивнул я. — Взрослая женщина в одежде маленькой девочки.

Мисс Сапсан печально кивнула.

— Шарлотта так и не стала прежней. И слегка помешалась.

— Где она теперь?

— Сейчас она живет у мисс Иволги. Трудными случаями всегда занимаются мисс Иволга и мисс Дрозд.

— Но они ведь не прикованы к этому острову? — уточнил я. — Они могли бы покинуть петлю прямо сейчас, начиная с 1940 года?

— Безусловно. В этом случае они начали бы обычную жизнь среди обычных людей. Но с какой целью? С тем, чтобы принять участие в жуткой войне? Столкнуться с людьми, которые их боятся и не понимают? Существуют и другие опасности. Странным детям лучше оставаться здесь.

— Что за другие опасности?

Ее глаза затуманились, и мне показалось, что она успела пожалеть о своих словах.

— Вам незачем об этом знать. Во всяком случае пока.

С этими словами она вытолкала меня из кухни. Я снова спросил, что она подразумевала под «другими опасностями», но она захлопнула дверь у меня перед носом.

— Желаю вам приятно провести время, — с натянутой улыбкой прощебетала директриса. — Разыщите мисс Блум. Я уверена, что она мечтает о встрече с вами.

Мисс Сапсан скрылась в доме.

Я вышел во двор, размышляя о том, как выбросить из головы воспоминания о том усохшем яблоке. Впрочем, прошло немного времени, и все забылось само собой. Вернее, я ничего не забыл, просто это воспоминание перестало меня тревожить. И это было странно.

Разыскивая Эмму, я узнал от Хью, что она отправилась в поселок за продуктами, и, расположившись в тени под деревом, принялся ожидать. Уже через пять минут я задремал, лежа на траве и блаженно улыбаясь. Все, что меня интересовало, — это меню ланча. Пребывание здесь оказывало на меня какой-то наркотический эффект, как будто сама петля являлась наркотиком, одновременно успокаивающим и улучшающим настроение. Я заподозрил, что если пробуду в ней достаточно долго, то уже не захочу никуда уходить.

Если это действительно так, размышлял я, то это многое объясняет. Например, как люди могут десятилетиями проживать один и тот же день, оставаясь в здравом уме. Да, тут очень красиво, и жизнь легка и приятна, но если каждый день в точности повторяет предыдущий, да к тому же, если верить мисс Сапсан, дети никуда не могут уйти, то это место определенно является не только раем, но и тюрьмой. Однако, находясь в состоянии гипнотического дурмана, человек мог долгие годы этого не осознавать. А потом было уже слишком поздно — уходить было опасно.

Так что выбора на самом деле тут ни у кого не было. Тот, кто сюда попадал, оставался здесь навсегда. И только много позже — спустя долгие годы — кое-кто начинал задаваться вопросом, какой могла бы быть его жизнь, если бы он отсюда ушел.

* * *

Должно быть, меня в конце концов сморило, потому что я внезапно проснулся. Что-то толкало мою ступню. Приоткрыв один глаз, я увидел маленькую фигурку, похожую на крохотного человечка. Он пытался спрятаться в мою туфлю, но запутался в шнурках. Все его движения были скованными и неуклюжими, а одет он был в армейский камуфляж. Я наблюдал за его отчаянными попытками освободиться, но вдруг он замер, словно заводная игрушка, у которой кончился завод. Я развязал шнурки и, высвободив человечка, начал разглядывать его в поисках ключа, которого так и не нашел. Человечек оказался грубо сделанной странноватой игрушкой. Его голова представляла собой закругленный комок глины, а лицо ему заменял смазанный отпечаток большого пальца.

— Тащи его сюда! — раздался чей-то голос.

Оглядевшись, я увидел, что голос принадлежит мальчику, сидящему на пне на опушке леса.

Поскольку дел поважнее у меня все равно не было, ничто не мешало мне выполнить его просьбу. Я поднял глиняного солдатика и подошел к мальчику. Вокруг него, шатаясь и спотыкаясь, бродил целый отряд таких молодцев, похожих на поломанных роботов. Когда я подошел поближе, солдатик в моей руке вдруг ожил и начал извиваться, как будто пытаясь высвободиться. Я поставил его рядом с остальными и вытер испачканные глиной пальцы о джинсы.

— Я Енох, — представился мальчик, — а ты, должно быть, он.

— Наверное, да, — пожал плечами я.

— Извини, если он тебя побеспокоил, — продолжал мальчик, подталкивая принесенного мной солдатика ближе к его товарищам. — Понимаешь, они еще недостаточно обучены и творят, что им вздумается. Я сделал их только на прошлой неделе.

Акцент выдавал в нем кокни[13]. Из-за огромных черных кругов вокруг глаз он был похож на енота, а его комбинезон, тот самый, в котором я видел его на фотографиях, был испачкан глиной и грязью. Если бы не щекастое лицо, его можно было бы принять за трубочиста, сошедшего со страниц «Оливера Твиста».

— Это ты их сделал? — восхищенно переспросил я. — Как?

— Это гомункулы, — пояснил он. — Иногда я приставляю к ним головы кукол, но на этот раз я слишком спешил.

— Кто такие гомункулы?

— Гомункулы — это гомункулы. — Он произнес это так, что я почувствовал себя идиотом. — Некоторые называют их человечками, но мне кажется, это звучит глупо. Ты со мной согласен?