– Я умерла! Меня больше нет.

Он, будто плохо расслышав её, в замешательстве, упавшим голосом повторил:

– Что-что?

И получил ещё более чёткий и определённый, исключавший всякие сомнения ответ:

– Я умерла. Утонула вместе с подругами почти неделю назад. Вот здесь, возле этого берега… И даже тел наших не нашли. Да и не могли найти…

Словно могучий, сокрушительный удар обрушился на его грудь вместе с этими простыми, обыденными словами. Он отшатнулся, продолжая глядеть на неё расширенными, остановившимися глазами и беззвучно шевеля побелевшими губами. Его прошиб холодный пот, сердце съёжилось и замерло в груди, в горле застрял не вырвавшийся наружу крик. Перед глазами всё завертелось, заметалось, запрыгало в неистовом, безумном коловращении. То яркие, слепящие, то бледные, почти затухающие огни; многоцветные крутящиеся шары, от быстрого, беспорядочного движения и пестроты которых рябило в глазах; тонкие прихотливые линии, беспрестанно извивавшиеся, переплетавшиеся, растягивавшиеся до бесконечности и пропадавшие в пространстве. И наряду с этим лица. Хорошо знакомые и совсем чужие, далёкие и близкие, недавно виденные и полузабытые, почти стёршиеся из памяти. Все они длинной, нескончаемой вереницей проходили перед ним, взирая на него кто с грустью и участием, кто, напротив, со злорадной, мстительной насмешкой, точно радуясь его горю, кто совершенно безучастно, глядя на него как на пустое место, а то и вовсе не глядя.

Но среди этого множества лиц уже не было её лица. И это несмотря на то, что она вроде бы была вот, рядом с ним. Он только что держал её в объятиях и в любой момент мог снова привлечь её к себе. Но только что бы он привлёк? Что бы он обнял? Пустоту, призрак, мираж. Её больше не было на этом свете! Она умерла! Совсем недавно, ещё неделю назад, была жива, счастлива, любима. И вдруг в один момент исчезла, ушла в никуда, оказалась по ту сторону, там, откуда нет возврата. И вновь оставила его одного. На этот раз окончательно. Навсегда, навеки, до конца его жизни. Если и встретятся они когда-нибудь, то лишь в другом мире. Где уже не будет ни этой земли, ни этой реки, ни этой луны, обливавшей их своим зыбким обманчивым светом, ни этой травы, в которой они сидели, окаменев от горя и не сводя друг с друга померкших, наполненных слезами глаз.

– Как же так получилось? – шептал он, буквально раздавленный свалившимся на него беспредельным, необозримым несчастьем, которое – он знал, он чувствовал это – он не в силах был перенести. – Что с вами произошло? Как вы могли утонуть все вместе? Это же невероятно…

Усталая, измученная полуулыбка промелькнула по её восковому, белому, как полотно, но, несмотря ни на что, как всегда, прекрасному лицу, которое даже смерть не смогла обезобразить.

– Он захотел нас! – с ударением вымолвила она, бросив в сторону реки многозначительный, немного опасливый и напряжённый взгляд. – Мы понравились ему. Особенно я… А он всегда берёт то, что хочет. Его могущество и власть не знают границ… Впрочем, ты уже имел случай убедиться в этом.

Андрей слушал, не веря своим ушам. Мысли мешались в его голове. Он едва нашёл в себе силы, чтобы спросить:

– Но кто же он?

Едва уловимая, неопределённая улыбка вновь скользнула по её лицу.

– А ты что же, ещё не догадался?

Андрей, чуть помедлив, мрачно кивнул.

– Догадался.

И, точно в ответ на их слова, со стороны реки подул резкий, пронизывающий ветер, принёсший с собой приглушённые, невразумительные, но при этом довольно ясно различимые шёпоты, вздохи, стоны и особенно отчётливо выделявшееся среди них хриплое сердитое бормотание.

Оля прислушалась к этому невнятному злобному брюзжанию и, словно разобрав его, качнула головой. После чего перевела на Андрея потускневший, сокрушённый взгляд и с запинкой проговорила:

– Наше время истекает… Пора прощаться.

Андрей, также уловивший донёсшиеся от реки звуки, сделал невольное движение и натужно усмехнулся.

– Потому что он приказывает?

Она не стала отрицать:

– Да, потому что такова его воля… Но не только поэтому, – прибавила она, взмахнув длинными ресницами. – Мне нельзя слишком долго оставаться в этом мире. Я уже принадлежу другому.

Последнюю её фразу Андрей понял по-своему. Он снова болезненно, фальшиво ухмыльнулся и выдавил сквозь зубы:

– Он что же, лучше меня?

Она покачала головой.

– Конечно же, нет. Он мой враг. Он погубил меня. Я ненавижу его… Ты для меня лучше всех. Я люблю только тебя!

Вдохновлённый этими словами, он вновь схватил её за плечи и привлёк к себе, горячо шепча:

– Но почему же тогда ты не со мной? Почему?! В чём причина? Кто виноват?

Она мягко, но настойчиво высвободилась из его объятий и, чуть отстранившись, строго и укоризненно взглянула на него.

– Кто виноват? – переспросила она с горечью в голосе. – И ты ещё спрашиваешь? Вот же святая невинность… Так ты же и виноват в первую очередь! Неужели ты ещё не понял этого? Что ты виноват во всём!

Он немного ошеломлённо, ничего не понимая, смотрел в её возмущённое, пылавшее гневом – и оттого ещё более прекрасное – лицо, которому мертвенное лунное сияние придавало какую-то нереальность, потусторонность.

– Я? – пролепетал он. – Но в чём моя вина? Я любил тебя… и люблю…

– Любил?! – прервав его, воскликнула она, разразившись нервным, судорожным смехом. – Любил, говоришь?.. А если любил, почему же сразу не сказал мне об этом? Там, возле дворца. Почему стоял и молча глазел на меня. И не сделал даже попытки заговорить со мной! А я ведь сразу поняла, что понравилась тебе. И ты мне понравился. И я специально для этого прогнала своего парня, чтобы мы с тобой могли познакомиться. Неужели же ты не понял этого? Неужели так трудно было понять?

Андрей, только теперь, после её разъяснений, начавший постигать весь масштаб свой ошибки и всю грандиозность своей глупости, которые уже никакими силами невозможно было исправить, поник головой, не в состоянии возразить ей ни слова и чувствуя лишь разливавшуюся по его внутренностям новую, ещё более мощную волну горя и тоски, грозившую захлестнуть его совершенно.

А Оля, не в силах остановиться, продолжала язвить его едкими, проникнутыми горечью, бившими наотмашь словами:

– Так что нечего теперь жаловаться и ныть. Поздно, слишком поздно горевать и убиваться. Раньше надо было думать. Ты сам во всём виноват. Только ты! Ты мог просто подойти ко мне и сказать: привет. И всё! Только это для начала. Как видишь, ничего сверхъестественного от тебя не требовалось. И всё бы пошло по-другому. И мы были бы сейчас вместе. И