и волнение оттого, что цветущая Элен здесь, рядом со мной, расцветшая и наполнившая комнату своей притягательностью — избитое слово, выражающее всегда новое качество, — и тут из столовой вышла горничная, что-то тихо сказала Элен и протянула ей записку. Элен прочитала, и ее взгляд внезапно потух, будто ток в проводах далеких сельских линий передачи, а затем тлеющий огонек вновь появился где-то далеко в пространстве. Она бросила на меня странный взгляд — скорее всего, она меня не заметила — и, не говоря ни слова, пошла вслед за горничной в столовую и вышла на улицу. Я присел и с четверть часа листал какой-то журнал.

Вошел Джо Джелк, румяный от холода, в белом шарфе, сиявшем под воротником его шубы. Он учился на последнем курсе университета в Нью-Хейвене, я — на младшем. Он был широко известен, состоял в братстве «Свиток и Ключ», и, на мой взгляд, был весьма изысканен и красив.

— Когда, наконец, выйдет Элен?

— Не знаю, — ответил я осторожно. — Только что была готова.

— Элен! — позвал он. — Элен!

Он не закрыл за собой входную дверь, и внутрь ворвалось большое облако морозного воздуха. Он поднялся до половины лестницы — в этом доме он был своим — и позвал снова, пока сверху у перил не показалась миссис Бейкер и не сказала, что Элен внизу. Затем в дверях столовой появилась слегка взволнованная горничная.

— Мистер Джелк! — негромко позвала она.

Джо повернулся к ней и, предчувствуя нехорошие вести, как-то сник.

— Мисс Элен просила передать, чтобы вы отправлялись на вечеринку. Она приедет позже.

— А в чем дело?

— Она не может ехать прямо сейчас. Она приедет позже.

Он замолчал, ничего не понимая. Это был последний большой бал на каникулах, и он с ума сходил по Элен. Он пытался всучить ей в подарок на Рождество кольцо, но это не удалось, и тогда он с трудом упросил ее принять хотя бы плетеную золотую сумочку, стоившую, наверное, пару сотен долларов. И он был не единственным — еще трое или четверо находились в таком же неуправляемом состоянии, и все это случилось за те десять дней, что она провела дома, — но его шансы были чрезвычайно высоки, потому что он был богатым, любезным и самым «желанным» парнем в Сент-Поле в то время. Мне казалось невероятным, что она предпочла кого-нибудь другого, однако, по слухам, она отзывалась о Джо как о «чересчур совершенном» для нее. Думаю, ей не хватало в нем тайны, а когда о тебе подобным образом думает юная девушка, еще не задумывающаяся о практической стороне брака, то…

— Она в кухне! — в сердцах сказал Джо.

— Нет, — горничная отвечала твердо и немного испуганно.

— Да, она там!

— Она вышла через другую дверь, мистер Джелк.

— Хорошо, пойду проверю.

Я пошел за ним. При нашем появлении занятые работой посудомойки, шведки по национальности, стали бросать на нас косые взгляды, любопытный перестук кастрюль отмечал наш путь. Задняя дверь, незакрытая, хлопала на ветру; выйдя на заснеженный двор, мы увидели лишь задние фары автомобиля, исчезнувшего за поворотом в конце аллеи.

— Я еду за ней, — медленно проговорил Джо. — Вообще ничего не понимаю!

Катастрофа слишком испугала меня, чтобы я мог спорить. Мы поспешили к его автомобилю и стали кататься бесполезными отчаянными зигзагами по всему жилому кварталу, пялясь на все машины, которые были на улице. Прошло полчаса прежде, чем он осознал тщетность всей затеи — в городе Сент-Поле проживает почти триста тысяч человек — и Джим Кэткарт напомнил ему, что нам надо заехать за еще одной девушкой. Как раненый зверь, меланхоличной кучей меха он погрузился в глубь сиденья, ежеминутно дергаясь, выпрямляясь и немного покачивая головой взад-вперед в знак протеста и отчаяния.

Девушка Джима была давно готова и уже злилась, однако после того, что случилось, ее раздражение не имело никакого значения. Несмотря на это, выглядела она очаровательно. Рождественские каникулы отличаются именно этим: ажиотаж оттого, что все повзрослели, изменились и только что вернулись из каких-то других краев, всегда меняет даже тех, с кем знаком всю жизнь. Джо Джелк с ней был вежлив, но находился в трансе: за все время пути до отеля он издал один-единственный короткий, громкий и резкий смешок; так мы и доехали.

Шофер подвез нас не с той стороны — со стороны, где не было цепочки машин, из которых выходили гости, — и лишь благодаря этому мы неожиданно натолкнулись на Элен и увидели, как она покидает салон небольшого авто. Мы еще даже не остановились, а Джо Джелк уже успел выскочить из машины.

Элен повернулась к нам, бросила на нас слегка отстраненный взгляд — чуть удивленный, но нисколько не встревоженный; на самом деле она нас, кажется, и не заметила. Джо приближался к ней с натянутым, гордым, оскорбленным и, как мне показалось, абсолютно подобающим случаю, укором на лице. Я пошел за ним.

В салоне сидел — он даже не вышел, чтобы помочь Элен! — какой-то неприятный тип лет тридцати пяти. На его вытянутом лице — кажется, со шрамом — играла легкая зловещая ухмылочка. Глаза казались насмешкой над родом человеческим — это были глаза животного, сонные и покойные в присутствии особей другого вида. Взгляд был беспомощным и одновременно жестоким, безнадежным и в то же время уверенным. Глаза, казалось, говорили о том, что сил для действия у него нет, — но он всегда готов воспользоваться любым проявлением чужой слабости.

Я смутно отождествил его с парнями того сорта, который с самого раннего детства проходил у меня под названием «ошивающиеся» — всегда облокачивавшиеся на прилавки табачных лавок, занимавшиеся лишь рассматриванием сквозь узкие щелочки глаз входивших и выходивших — одному богу известно, имелись ли у них хотя бы зачатки мозгов. Непременная принадлежность гаражей, где они занимались какими-то туманными «делами», о которых всегда говорили лишь вполголоса, а также парикмахерских и театральных фойе. По крайней мере, именно об этих местах вспоминалось, когда появлялся такой тип — конечно, если его можно было отнести к «типу». Иногда его лицо появлялось на карикатурах Теда — из тех, что погрубей, — и с самого раннего детства я приучился всегда бросать нервный взгляд на тусклую границу, где он стоял, и я видел, что он рассматривает и презирает меня. Однажды — во сне — он сделал несколько шагов ко мне, отдергивая голову назад и бормоча: «Эй, парнишка!» тоном, который должен был, наверное, меня успокоить, а я в ужасе бросился к двери. Это был парень как раз такого сорта.

Джо и