— Ладно, — вниз, на Мэдисон-авеню, полетел окурок.

— Дело не в тебе, — сказала она, уже помягче. — Пусть ты скучный и неинтересный, ты нравишься мне больше, чем я в состоянии выразить. Но жизнь здесь так монотонна. Никогда ничего не происходит!

— Много чего происходит, — возразил он. — Да пожалуйста: только за сегодня произошло головоломное убийство в Хобокене и самоубийство сенатора в Мэйне; в Конгрессе рассматривали законопроект о поголовной стерилизации агностиков…

— Юмор меня не интересует, — возразила она, — но у меня имеется древняя, как мир, тяга к романтике. Представляешь, Джон, месяц назад я обедала за одним столом с людьми, которые, подбросив монету, разыграли княжество Шварцберг-Райнминстер! В Париже я познакомилась с одним человеком, по имени Блутчдак, который устроил настоящую войну и планирует через год устроить еще одну!

— Ну что ж, тогда для разнообразия давай сегодня куда-нибудь сходим, — упрямо продолжал он.

— Куда же? — презрительно осведомилась Сиротка. — Думаешь, у меня все еще дух захватывает от похода в ночной клуб с бутылкой приторной шипучки? Я давно уже предпочитаю свои собственные воздушные замки!

— Я отведу тебя в самое захватывающее место в городе.

— А что там будет? Ты должен сказать мне, что там будет!

Джон Честнут внезапно глубоко вздохнул и осторожно огляделся, словно опасаясь, что их могут услышать.

— Ну, говоря начистоту, — тихо сказал он, и в голосе его послышалась тревога, — если все откроется, со мной может случиться нечто ужасное.

Она тут же выпрямилась, и подушки попадали с нее, как листья.

— Ты намекаешь, что с тобой произошла какая-то темная история? — воскликнула она, рассмеявшись. — Ни за что не поверю! Нет, Джон, все твои радости жизни проистекают от медленного движения в одном направлении по проторенной дороге — лишь вперед и вперед.

Слова, срывавшиеся с ее губ, похожих на миниатюрную надменную розу, вонзались в него, словно шипы. Джон взял со стула шляпу, пальто и трость.

— Последний раз спрашиваю: пойдешь ты сегодня со мной смотреть то, что покажут?

— Что смотреть? На кого смотреть? Неужели в этой стране есть на что посмотреть?

— Можно посмотреть на принца Уэльского, — произнес он будничным тоном.

— Что? — Она выпрыгнула из шезлонга. — Он в Нью-Йорке?

— Будет сегодня вечером. Хочешь на него посмотреть?

— Хочу ли я? Я ведь никогда его не видела! Всюду, где он бывал, я появлялась позже. Я готова отдать год жизни, чтобы провести рядом с ним хотя бы час! — ее голос дрожал от волнения.

— Он ездил в Канаду. Сюда он приедет инкогнито, посмотреть боксерский матч. Так получилось, что я знаю, куда он собирается сегодня вечером.

Сиротка издала короткий экстатический вопль:

— Доминик! Луиза! Жермен!

Прибежали три девушки. Комната неожиданно заиграла лучами беспорядочного ослепительного света.

— Доминик, машину! — по-французски крикнула Сиротка. — Луиза, мое золотистое платье и туфли с золотыми каблуками! Крупный жемчуг тоже — весь жемчуг, и большой алмаз, и чулки с сапфировыми стрелками. Жермен! Сейчас же пошли в парикмахерскую, пусть срочно высылают мастера. Приготовить ванну — как можно холоднее, с миндальным маслом! Доминик — молнией к Тиффани, пока они не закрылись. Купишь там брошь, кулон, тиару — что угодно, не важно, лишь бы с гербом дома Виндзоров.

Сама она уже расстегивала пуговицы платья — и когда Джон быстро развернулся, чтобы выйти, ткань начала сползать вниз с ее плеч.

— Орхидеи! — крикнула она ему вслед. — Найди мне орхидеи, ради всего святого! Четыре дюжины, мне нужно выбрать!

Горничные, как испуганные птички, уже порхали туда и сюда по комнате.

— Духи, Луиза, открой чемоданчик, где духи — и мои розовые соболя, и мои алмазные подвязки, и прованское масло для рук! Скорее все неси сюда! И это тоже — и это — ах да, и это!

Дальше оставаться было бы уже нескромно, и Джон Честнут вышел из номера. Шестеро управляющих, пребывавших в состояниях утомления, апатии, выхода в отставку и отчаяния разной степени, все еще захламляли холл.

— Джентльмены, — объявил Джон Честнут, — боюсь, что мисс Мартин-Джонс слишком устала в дороге и не сможет принять вас сегодня.

III

— Это место почему-то решили назвать «Дырка в небесах».

Сиротка осмотрелась. Они находились в ресторане на крыше здания, ничем не отделенные от апрельской ночи. Над головой холодно подмигивали настоящие звезды, а на погруженном во мрак западе виднелся кусочек ледяной луны. Но там, где стояли они, было тепло, как июньской ночью, и пары, сидевшие за столиками или танцевавшие на матовом стеклянном полу, не обращали внимания на неприветливое небо.

— Отчего здесь так тепло? — шепотом спросила она по пути к столику.

— Какое-то новое изобретение. Теплый воздух задерживается и не поднимается в небо. Не знаю, как эта штука устроена, но слышал, что здесь открыто всегда, даже среди зимы…

— Где же Принц Уэльский? — взволнованно спросила она.

Джон осмотрелся.

— Еще не прибыл. Должен быть примерно через полчаса.

Она глубоко вздохнула.

— Волнуюсь в первый раз за последние четыре года!

Четыре года — на год меньше, чем он любил ее. Ему хотелось знать, была ли она столь же очаровательна, как и сейчас, под этим янтарным светом и этим темным небом, когда ей было шестнадцать и она была очаровательной сумасбродной девчонкой, просиживающей ночи напролет в ресторанах с офицерами, которым назавтра надлежало отправляться под Брест — слишком рано утратила она романтические иллюзии в давно прошедшие, невеселые и горькие, дни войны. Она вся — начиная с горящих глаз и заканчивая миниатюрными каблучками туфель, украшенных полосками из настоящего золота и серебра, — была похожа на один из тех чудесных кораблей, которые каким-то образом попадают внутрь бутылки. Она была исполнена так тщательно и тонко, словно искусный мастер потратил на ее создание половину жизни. Джону Честнуту хотелось взять ее в руки, покрутить так и сяк, изучить кончик туфли, или мочку уха, или веко, приглядеться поближе к волшебной материи, из которой были созданы ее ресницы.

— Кто это? — она внезапно указала на красивого латиноамериканца, сидевшего за столиком напротив.

— Это Родриго Минерлино, звезда кино и рекламы кремов для лица. Он, возможно, даже будет танцевать — но позже.

Сиротка неожиданно осознала, что слышит звуки скрипок и барабанов, хотя музыка, казалось, доносилась откуда-то издалека — казалось, ее приносил свежий ночной воздух и бросал прямо на пол с дремотной отрешенностью.

— Оркестр на соседней крыше, — объяснил Джон. — Новинка сезона… Смотри, представление начинается!

Из скрытого входа в круге резкого варварского света неожиданно появилась тонкая, как тростинка, юная негритянка, музыка перешла в надрывный минор, и она начала петь ритмичную печальную песню. Стебель ее тела неожиданно переломился,