Расстояние между ними и «снежными волками» составляло не более десяти метров, когда Харп заметил в рядах последних некое замешательство. Двое «снежных волков», двигавшиеся по краям развернутого строя и поэтому оказавшиеся ближе других к группе колонистов, заметно снизили темп бега. В движениях их появилась какая-то странная заторможенность и вялость. То и дело они поворачивали головы назад, как будто ища путь к отступлению.

Однако другие «снежные волки», судя по всему, не обратили внимания на странное поведение своих приятелей. Не снижая скорости, они врезались в строй колонистов.

Харп видел, как один из «снежных волков» с размаха ударил оказавшегося перед ним колониста металлическим прутом по голове, а другой вонзил в живот своему противнику широкий охотничий нож.

Колонисты пытались оказывать сопротивление, но как-то очень уж неорганизованно и даже как будто с неохотой.

В какой-то момент противники смешались. Отличить «снежных волков» от колонистов можно было только по тому, что у первых на ногах были широкие короткие лыжи, а у вторых – плетеные снегоступы.

И вдруг произошло нечто, кажущееся на первый взгляд совершенно необъяснимым. Один из «снежных волков», только что заваливший на снег своего противника, на мгновение замер с зажатым в руке окровавленным ножом, а затем, резко развернувшись в сторону, нанес удар находившемуся рядом с ним рыжебородому «снежному волку». Рыжебородый, никак не ожидавший нападения со стороны, где, как он полагал, был надежный тыл, удивленно взглянул на своего приятеля и чуть приоткрыл рот, будто собирался что-то сказать. «Снежный волк» еще раз взмахнул ножом, нанося добивающий удар в живот. Рыжебородый упал на колени. Пару секунд он пытался сохранить равновесие, опираясь на прут, который держал в руках, но затем, завалившись вперед, зарылся лицом в снег. А вооруженный ножом «снежный волк», оскалив зубы, кинулся на другого своего приятеля.

Вскоре уже четверо «снежных волков» насмерть дрались с теми, с кем всего лишь несколько минут назад сражались плечом к плечу. А шестеро оставшихся в живых колонистов, отойдя в сторону, наблюдали за побоищем, в котором шли в ход не только ножи и прутья, но также кулаки и зубы.

Марсал наблюдал за сражением через прорезь в полоске черного пластика и видел только крошечные черные фигурки людей, набрасывающихся друг на друга в животной ярости. Но даже ему вскоре стало ясно, что на поле битвы творилось нечто странное.

– Что там происходит? – недоумевающе посмотрел он на Харпа.

Харп молча передал ему монокуляр.

– «Снежные волки» убивают друг друга! – едва ли не с ужасом воскликнул Марсал, взглянув в монокуляр.

– Это уже не «снежные волки», – усмехнувшись, ответил Харп. – Четверо из них стали Первым.

– Как это? – не понял Марсал.

– Убив колонистов, они заняли их места в сообществе Первого, – объяснил Харп. – Теперь они будут убивать своих бывших товарищей до тех пор, пока в живых не останется ровно столько, сколько требуется сообществу. Остальные, – на лице Харпа появилась презрительная гримаса, – пойдут на мясо. Как я уже говорил, Первый не брезгует каннибализмом… Хотя вполне возможно, что людей, не входящих в его сообщество, Первый себе подобными не считает.

Марсал снова приложил к глазу монокуляр.

Сражение уже закончилось. Четверо «снежных волков», присоединившихся к сообществу Первого, безжалостно, с нечеловеческой жестокостью добивали металлическими прутьями тех, кто еще подавал признаки жизни. А кто-то из колонистов, наклонившись, хладнокровно перерезал горло одному из своих бывших товарищей, который казался мертвым, но неожиданно, придя в сознание, начал подниматься на четвереньки.

– Жуть! – только и смог сказать, зябко передернув плечами, Марсал.

– Пойдем отсюда. – Харп забрал из рук Марсала монокуляр и убрал его в футляр, висевший на шее. – А то как бы эти любители мертвечины, покончив со «снежными волками», вновь не заинтересовались нами.

Надвинув на глаза солнцезащитные очки, Марсал зашагал следом за Харпом.

– А почему ты не стал Первым, когда встретился с колонистами? – на ходу спросил он.

– Во-первых, их было всего трое, – ответил Харп. – А во-вторых, мы вначале довольно-таки мило беседовали, а затем я быстро перевел всех троих в бесчувственное состояние. У них просто не было возможности залезть ко мне в мозги.

– Ты думаешь, Первый может знать, где находится выход из этого мира? – спросил чуть погодя Марсал.

– Возможно, – подумав, ответил Харп. – Правда, в таком случае я не понимаю, почему он сам здесь остается… Может, ему просто нравится быть Первым, пусть даже в этом безжизненном мире… В любом случае я не имею ни малейшего желания вновь с ним встречаться.

Обернувшись назад, Марсал удостоверился в том, что погони за ними больше нет.

Возможно, Первый решил, что в свете блестящей победы над большой группой «снежных волков» парочка, двигающаяся в направлении западных гор, не представляет для него интереса. А может, Марсал и Харп уже пересекли ту границу, за которую обитатели поселка на юге никогда не выходили, боясь утратить связь с основной группой, что было бы для них равносильно мгновенной потере памяти и представления о себе как о личности.

Теперь, когда опасность, связанная с идущими по пятам «снежными волками» осталась далеко позади, впереди снова замаячила зловещая перспектива ночевки в снегах. Пока ни Марсал, ни Харп холода не чувствовали, но и мороз был не выше сорока градусов. К ночи же похолодает до семидесяти – семидесяти пяти. Сможет ли слизь снежного червя защитить от такой стужи?

Поскольку при каждом движении складки одежды снимали какую-то часть слизи с кожи людей, существовала вероятность, что вскоре потребуется обновить защитный слой. Железы внешней секреции на теле снежного червя постоянно выделяли новые порции слизи, которая равномерно распределялась по всей поверхности кожи. Людям же для того, чтобы нанести на кожу очередную порцию слизи, нужно было раздеться на лютом морозе.

Кроме того – Харп не говорил об этом вслух, но у него были такие опасения, – слизь снежного червя, собранная в бидоны, могла оказаться подверженной разложению. И от того, насколько быстро пойдет этот процесс, зависели жизни людей.

Несколько часов, остававшиеся до заката, Марсал и Харп упорно шли вперед в направлении горного хребта, стараясь не снижать скорости и не выбиваться из взятого ритма движения.

За два часа до заката Харп почувствовал облегчение, в первый момент показавшееся странным даже ему самому. Теперь, когда стало ясно, что даже если они повернут назад, то не успеют к ночи добраться до жилья, у них не оставалось иного выбора, как только продолжать идти вперед, веря в удачу, которая в последнее время была к ним благосклонна.

Когда солнце краем коснулось горной гряды, Харп предложил сделать короткий привал, чтобы перекусить дотемна.

Усевшись на коврики из теплоизоляционного пластика, Харп и Марсал съели по лепешке и по небольшой порции мяса, которое, хотя и было упаковано в два слоя целлофана, успело промерзнуть настолько, что от него приходилось отрезать по небольшому кусочку, кидать в рот и ждать, прижимая языком к верхнему небу, когда он оттает. Но кое-что порадовало путешественников: промороженное мясо снежного червя утратило присущий ему изначально омерзительный резиновый привкус, и теперь его можно было есть почти без отвращения.