– Как ты предполагаешь заночевать? – спросил Марсал.

У Харпа уже был готов ответ:

– Как снежные черви. Зароемся поглубже в снег.

Однако, поскольку ночь длилась без малого сорок восемь часов, Харп решил, что разумно продолжать движение до тех пор, пока температура не упадет ниже критической точки, после которой слизь перестанет быть надежной защитой от холода.

Когда солнце полностью скатилось за горизонт и землю окутала ночная мгла, лишь местами пробитая тоненькими серебристыми лучиками света, испускаемыми звездами, сложенными в чужие, совершенно незнакомые созвездия, Харп достал из кармана два светящихся цилиндра.

В принципе, идти можно было и в полной темноте: дорога была настолько ровной, что не существовало ни малейшей опасности оступиться и упасть. Единственную угрозу могли представлять выходы из лазов снежных червей, но Марсал заверил Харпа, что так далеко от берега Замерзшего моря они обычно не заползают. И все же не очень яркий свет, испускаемый светящимися цилиндрами, вселял в душу уверенность, что ты еще не окончательно проглочен бездной кромешного мрака.

Харп шел, держа оба светящихся цилиндра в правой руке и каждые двадцать шагов ударяя ими о бедро.

Поскольку ночью, да к тому же еще и в незнакомом месте, Марсал не мог ориентироваться так же уверенно, как и днем, Харпу приходилось время от времени сверять направление по компасу и по мере надобности вносить необходимые коррективы.

Пошел пятый час первой половины ночи, когда Харп наконец почувствовал, что мороз начинает пробирать его. Да и усталость после почти безостановочного двадцатичасового перехода уже давала о себе знать. Пришло время подумать о ночлеге.

– Как себя чувствуешь? – остановившись, спросил у Марсала Харп.

– Холодно, – тяжело переведя дух, ответил тот.

Сбросив с плеч мешок, Харп достал лопатку и принялся рыть яму в снегу. Пробив толстую корку наста, он начал копать под него.

Через пятнадцать минут его сменил Марсал.

А по истечении получаса нора, способная вместить двух человек, была готова.

Расстелив одно одеяло на полу, другим Харп завесил выход, чтобы не терять тепло и на случай, если вдруг пойдет снег.

Кинув на одеяло пластиковый коврик, Харп сел и первым делом стянув перчатки, смазал руки слизью снежного червя, после чего энергично, чтобы как следует разогнать кровь, потер ладони одну о другую. Занемевшие пальцы быстро обрели чувствительность, и при этом он даже не почувствовал обычной в таких случаях колющей боли.

Глядя на Харпа, и Марсал занялся тем же самым.

А Харп тем временем снял с ног ботинки, стянул носки и принялся смазывать прозрачной слизью ступни ног.

Отогрев пальцы ног и поскорее снова обувшись, Харп расстегнул на себе доху и куртку на синтетическом меху. Задрав почти до самого горла свитер и рубашку, он зачерпнул из бидона полную пригоршню слизи и, сунув руку под майку, принялся смазывать все участки тела, до которых только мог дотянуться.

Закончив с этим, он заправил одежду в штаны, застегнул куртку и доху и двумя быстрыми движениями размазал остававшиеся на ладонях остатки слизи по лицу.

– Ну, кажется, теперь я готов отойти ко сну, – улыбнувшись, сказал он. – Остается только пожелать, чтобы этот сон не оказался вечным.

Поплотнее запахнув доху и поглубже натянув на голову шапку, Харп обхватил себя руками за плечи и улегся на бок, к Марсалу спиной.

Харп хотел показать своему спутнику, что не испытывает ни малейшего беспокойства по поводу предстоящей ночевки. Лежа с полуоткрытыми глазами, он старался дышать глубоко и мерно, делая вид, что уже засыпает.

Марсал какое-то время еще возился у Харпа за спиной, заканчивая весьма своеобразный вечерний туалет. Затем, ударив напоследок несколько раз светящимися цилиндрами о ладонь, он улегся на расстеленное одеяло, тяжело вздохнул и затих.

О температуре внутри снежной пещеры можно было судить лишь опосредованно по тому, насколько сильно обжигал морозный воздух ноздри при каждом вдохе и насколько густое и плотное облачко пара вырывалось из ноздрей вместе с выдохом. По этим признакам Харп сказал бы, что сейчас температура окружающего воздуха была около пятидесяти градусов. Харп не чувствовал холода, но при этом не мог сказать, что ему тепло. Слизь снежного червя не просто защищала от холода, но еще и создавала довольно-таки странное, не очень приятное ощущение полной изолированности от окружающей среды. Не было того комфортного состояния, когда спишь в тепле и можно без опаски откинуть в сторону кажущееся слишком жарким одеяло. Одна только мысль о том, что ты находишься во власти смертельного холода, которая ни на секунду не выходила из головы, не позволяла расслабиться и полностью отдаться сну и отдыху.

Холод был, пожалуй, единственным противником, победить который у человека не было ни единственного шанса. Он действовал неторопливо, исподволь, но, лишь только начиная брать верх, почти мгновенно сковывал человека, лишая возможности продолжать борьбу, и, отнимая последние силы, быстро вел дело к заранее предопределенному концу.

Лежа на боку, Харп глядел, как быстро меркнет огонь в светящихся цилиндрах, которые он положил рядом с собой. Ему мучительно хотелось взять их в руку и несколько раз сильно ударить о ладонь другой руки, чтобы заставить загореться снова, он старался не думать ни об абсолютной тьме, в которую должен был погрузиться с минуты на минуту, ни о бескрайней снежной пустыне, расстилающейся у него над головой, ни о вечном холоде, царящем в мире, который он ненавидел всей душой.

Пытаясь сосредоточить все свое внимание на чем-то приятном, что позволило бы хоть ненадолго забыть о разъедающем душу страхе замерзнуть во сне и больше уже никогда не проснуться, Харп вновь, как и во время разговора с Энисой возле выхода из лаза снежного червя, испытал странное, ни на что не похожее чувство. В какой-то момент ему показалось, что от воспоминаний об иной жизни, не имеющей ничего общего с тем, что происходило сейчас, его отделяет тонкая полупрозрачная перегородка, готовая в любую секунду рассыпаться. Для этого всего-то и нужно найти ту единственную точку, от легкого щелчка по которой хрупкая перегородка превратится в сверкающую пыль. А так Харп мог видеть только расплывающиеся разноцветные пятна да неясные тени. Они возбуждали воображение, но не давали даже намека на то, что скрыто за стеной, отделяющей призрачную жизнь от реальной.

В состоянии, близком к панике, Харп отпрянул от полупрозрачной перегородки. Он вдруг понял, что не может точно сказать, по какую сторону от нее находится сон, а по какую – явь. Точно так же, как не понимал он и того, какому из этих миров он сам в данный момент принадлежал.

Едва проснувшись, Марсал принялся шарить руками вокруг себя, стараясь отыскать светящиеся цилиндры, которые, ложась спать, положил рядом.

Только найдя и зажав в руке один из них, он понял, что снежную пещеру, где они с Харпом заночевали, уже освещает зеленоватый призрачный свет.