— Здорово-о! — крикнула кэдди.

— Джонатан, вы настоящий мастер! — сказал Сюй.

Играя в гольф, я имею обыкновение после хорошего первого удара раз восемь, а то и десять жутко опозориться, и сейчас, взяв клюшку «вуд № 3», я дважды практически промахнулся по мячу в гольф-клубе «Нинбо Делсон Грин Уорлд». После четвертого удара, однако, мяч взмыл ракетой и приземлился не далее восьмидесяти ярдов от грина,[41]и пятый удар — питч — получился у меня такой, что мяч упал прямо на флажок лунки.

— Здорово-о! — воскликнула кэдди.

Было ощущение, что клюшки фантастически хорошо сбалансированы. Они казались идеально изготовленными хирургическими инструментами. На одиннадцатую лунку я затратил три патта[42]и в результате превысил расчетное число ударов на два, но на мое приподнятое настроение это не повлияло. Теперь я глубоко сожалел, что подарил клюшки Сюю. После первого удара на двенадцатой, рассчитанной на три удара, мяч отклонился вправо («Сла-айс!» — воскликнула кэдди), но трава была упругая, и я легко справился за четыре. Я предвкушал тринадцатую лунку.

— Джонатан, — мягко сказал Сюй, — я думаю, нам пора ехать.

Я потрясенно посмотрел на него. Я знал, что нам предстоит ужин с его начальником, но не мог поверить, что лучший гольф в моей жизни закончится всего-то после трех лунок. Я настойчиво протянул Сюю клюшку-паттер и сказал, что он непременно должен попробовать исполнить патт, попробовать себя в качестве гольфиста. Он неуверенно взялся за рукоятку, и на него напал смех. Я положил мяч в десяти футах от флажка. Он сделал несколько неуклюжих тычков, тщетно пытаясь ударить, после чего поднес клюшку к лицу и снова захихикал. Я посоветовал ему встать поближе к мячу. Он еще раз махнул клюшкой — мяч, казалось, был маленьким живым существом, которое он хотел только пугнуть, не убивая. Мяч переместился на несколько дюймов. Сюй закрыл лицо, беспомощно хихикая. Потом собрался и ударил по мячу сильнее. Он покатился прямо в лунку и упал в нее, ударившись о флагшток. Сюй тонким голосом издал победный крик и согнулся пополам, истерически смеясь.

По пути обратно в тесноту и скученность центрального Нинбо мы мало разговаривали. Я меланхолично смотрел на город, который постепенно тонул в долгих сумерках, хотя солнце еще стояло высоко, — оно было абрикосового цвета, и глядеть на него не было больно. Строительство, транспорт, коммерция — все это развивалось высокими темпами, захватывало все новые территории, весь Китай был объят если не оптимизмом, то достойным восхищения усердием, но у меня опять скребло на душе от чувства, которое я испытал в свой первый вечер в Шанхае. Правда, то, что я тогда назвал продвинутостью, скорей, подумал я теперь, можно назвать просто-напросто запоздалостью. Тоска современности — вот что тут чувствовалось, тоска долгого, тревожного периода искусственного освещения перед наступлением ночи.

Цзи, изготовитель птички-тупика, вырос в Субэе недалеко от природного заповедника Яньчэн. Его родители, будучи еще очень юными, познакомились в Нанкине перед самой «культурной революцией». Как и множество других молодых горожан того поколения, их послали в деревню на воспитание крестьянским трудом. В Субэе они построили глинобитную хижину с окнами-прорезями. Цзи родился в 1969 году, его два года растили в Нанкине дед и бабушка, но мать скучала по нему и привезла его обратно в Субэй. Каждый год ранней весной, когда единственная свинья была забита и съедена, семья так голодала, что они с родителями неделями лежали без сил, питаясь рисовой кашей и дожидаясь урожая пшеницы.

В четырнадцать лет Цзи захотел поступить в местную школу для старшеклассников, где было триста свободных мест, и из полутора тысяч участников конкурса его результат оказался триста вторым. Но троих перед ним вычеркнули из списка, и он чудом прошел. Год спустя он, опять же чудом, смог перейти в школу получше, в Нанкине, а еще через два года он чудом поступил в университет Чэнду. Там включился в студенческое движение за реформы, ходил на уличные демонстрации, протестовал против коррупции, и ему опять повезло — в который уже раз, — что его не было в Пекине в июне 1989 года в дни массовых убийств на площади Тяньаньмэнь. Как и многие другие талантливые студенты в то время, он переключился с политики на бизнес и в итоге получил должность в отделе игрушек одной провинциальной импортно-экспортной корпорации. В 2001 году они с женой заняли денег у друзей, получили аккредитив от американской компании «Холлмарк кардз» и начали собственное дело. Сейчас они владеют четырьмя фабриками, где трудятся две тысячи человек. Среди их клиентов «Холлмарк», «Гунд» и «Расс Берри» — самые сливки рынка; и местное правительство недавно назвало Цзи Образцовым Гражданином в его категории — в сфере промышленности с широким использованием ручного труда.

— Мне очень сильно повезло, — сказал Цзи.

Он согласился показать мне свое хозяйство с условием, что я, когда буду писать, изменю его имя. («Зачем мне добавочная реклама? — сказал он. — Если я захочу расшириться, мне только и надо будет, что упомянуть о своем сотрудничестве с ‘Холлмарк кардз’».) Его офисы расположены около симпатичной, обсаженной деревьями реки, русло которой выложено бетонными плитами, в промышленном пригороде на востоке Китая. Походка его, когда он водил меня по тем небольшим производственным помещениям, что размещены там же, была жизнерадостно-упругой. За последние четыре года бóльшую часть своих производственных мощностей он перевел в глубь страны, в провинцию Аньхой, где, сказал он, рабочие согласны на существенно меньшую зарплату, лишь бы быть ближе к своим семьям. Цзи, ясное дело, выгодны эти более низкие зарплаты и более низкая текучесть кадров, но и общество, сказал он, тоже выигрывает: укрепляются браки, родители, работая не так далеко от дома, могут больше внимания уделять детям. Китаю, по его словам, лучше подходит экономическая модель, приближающая фабрики к сельским рабочим, чем такая, когда, наоборот, людям приходится далеко уезжать на заработки.

Цзи показал мне роботизированный станок, спроектированный им самим, который режет искусственный мех лазером. Но для таких небольших изделий, как тупик, ткань кроится вручную. В отделе дизайна мне показали, как кусочки сшивают на швейных машинах изнанкой наружу, как проталкивают сквозь ворсистую материю и прижимают сзади шайбами пластиковые глазки и как затем птичку эффектно выворачивают изнанкой внутрь: скучная ткань мигом превращается в пушистого друга! Головку через отверстие сзади наполняют полиэфирным материалом, отверстие зашивают вручную, швы прячут, мех причесывают, прикрепляют фирменный ярлычок «Дафниз». Весь процесс занимает у среднего работника около двадцати минут. Цзи подарил мне трех готовых тупиков, на одном из них было вышито имя моего брата.

— Я думаю, в Китае популярным футляром для клюшек может быть панда, — сказал я ради поддержания разговора.

— В Китае? — Цзи засмеялся и отрицательно покачал головой. — Китайцы скорее уж лысого орла будут надевать на клюшки. Или маску Джорджа Буша.