— Ну вот, — словно подслушав ее мысли, хихикнул рилиндар прямо над ухом. — Я даже почти разочарован, хёлаэнайя. Просыпаюсь — и рунами оков по рукам и ногам не связан, и рун безмолвия у меня на горле ты не вырезала. Что же так?

— Извини, — сухо ответила ролфи. — Забыла. В следующий раз — непременно.

— Не доверяеш-ш-шь? — весело прошипел он.

Грэйн повернула голову и ответила широким оскалом на тонкую усмешку. И молча повела бровью, дескать, а ты как думаешь? Встав с камня, она протянула ему винтовку и кивнула в сторону тюфяка:

— Мы прямо сейчас пойдем? Если нет, я бы поспала еще часок.

— Нет, не сейчас. Скалы еще мокрые от росы, пусть ветерком обдует, — шуриа сладко потянулся. — Так что спи, если хочешь. А все-таки — неужто ты позабыла ваши специальные «шаманские» руны, а? — Элир подмигнул. — Даже неинтересно так: руки сгибаются, ноги двигаются, все шевелится…

«Знаем мы, что там у вас по утрам шевелится», — хмуро подумала ролфи и ответила зевком и клацаньем зубов. Затевать с утра пораньше еще одну словесную перепалку ей совершенно не хотелось. А Джойн сопела так сладко-сладко, а тюфяк и одеяло манили теплом… В общем, не то у эрны Кэдвен было настроение, чтоб переругиваться. «Пусть его зубоскалит, — решила Грэйн. — А я пока посплю».

А потом еще надо будет правильно заплести косу, и еще узнать, отчего же шмыгает носом Джойн, и… Самый пушистый, самый теплый утренний сон накрыл ролфи мягкой волчьей шкурой. Еще миг — и она уже спала.

Джона проснулась от запаха еды. Рядом уже принюхивалась к вкусным ароматам Грэйн.

— Р-рыбка, — мурлыкнула ролфи сквозь последние вуали быстро отступающего сна. — Фор-релька.

И точно! Джэйфф наловил в ручье рыбу и теперь готовил для своих женщин завтрак. Своих? От ощущения принадлежности конкретно этому мужчине Джона сразу же взбодрилась. Очень знакомо, можно сказать, незабываемо. Именно так она чувствовала себя с Брандом и Аластаром — покойно, уютно, защищенно. В аккуратных движениях читается: «Со мной ничего не бойся. Я тут. Я рядом. Я здесь».

«Еще один судьбоносный мужчина?» — подумалось леди Янамари.

Мужчины… Они приходят, становятся частью жизни, меняют жизнь женщины… Неважно, чем и как — детьми ли, заботами ли, странствиями или стремлениями, — но меняют навсегда. А потом… Мужчины могут уйти навсегда, как ушел Бранд. Но женщина на то и женщина, чтобы помнить и любить. Она для того и создана.

— Прекрасные форели ждут в гости прекрасных леди, — проворковал Джэйфф, откровенно любуясь румяными после сладкого сна лицами своих женщин, и решил-таки похвалиться: — В рыбной ловле шуриа нет равных.

И тут Грэйн и Джона, не сговариваясь, одновременно вспомнили про знаменитых карасей Эйккена.

— Джэйфф, — вкрадчиво прошелестела Джойана. — А не был ли ты в свое время… э… давно… знаком с неким эрном Янэмарэйном?

Барышни заговорщически переглянулись. Дескать, раз уж он всех знает, то чем змей не шутит?

Бывший рилиндар вопросительно приподнял бровь.

— Все может быть, все может быть…

Многозначительность его ответа при желании можно было мазать на хлеб как коровье масло. Понимай как знаешь эту кривоватую ухмылку на смуглом лице. Грэйн заерзала на тюфячке от нетерпения.

— Интересно, сколько же там карасей утащили рилиндары у эрна?

— Караси? — лукавый Джэйфф наморщил лоб: — Караси, говоришь? Много их было-то?

— Целый пруд, — хихикнула ролфийка.

— А пруд тоже выпили?

Смеяться вообще полезно, тем паче поутру двум молодым женщинам, только накануне избегнувшим смерти. А вот бывшие воины-повстанцы туманным утром обязаны быть суровы и сосредоточенны. Потому Джэйфф Элир насупил тонко очерченную бровь и пробурчал:

— Сколько там тех карасей? Слезы одни. На зубок хорошему отряду. Сплошные кости и никакого удовольствия.

Так вам и надо, злоязыкие барышни! Нечего приставать к доблестному рилиндару со своими глупыми вопросами. Караси! Ха! Три раза «ха-ха!».

Джэйфф как ни в чем не бывало снял с огня сковородку и протянул ее дамам, уже сидевшим напротив с тарелками в руках.

— Ну, что ж, в память о древних ролфийских карасях угощайтесь, милые. Помянем рыбок другими рыбками.

Джона бросила осторожный взгляд на Грэйн и подумала, что лукавый шуриа сам не знает, чем рискует. Судя по тому, какие глубокие морщинки образовались меж бровей ролфи, та уже мысленно слагает новую часть саги о Безумном Эйккене. И еще, чего доброго, скоро захочет ее исполнить. А ведь Элир не слышал, как поет эрна Кэдвен. Ролфи, они ведь тоже умеют страшно пытать врагов.

Наскоро воздав должное сегодняшним форелям и всякому прошлому улову рилиндара, а также его поварскому искусству, путешественники собрались и пошли дальше. Темп умело задавал Джэйфф — так, чтобы женщины не выбились из сил и не пришлось делать остановок до самого вечера. И как выяснилось, не такой уж бесплодной глыбой камней был остров Шанта. Нет, скал и каменных утесов тут оказалось предостаточно, но не слишком крутые горные склоны сплошь поросли лиственным лесом, а небольшие долины между ними — высокими сочными травами. Каменные осыпи сменялись целыми полями вереска, а открытые, продуваемые всеми ветрами пространства — густыми зарослями. Валуны, кое-где покрытые шкурами лишайника, — обильными черничниками. А рядом шумело море, совсем рядом, оно сотрясало скальную основу Шанты, словно ежеминутно напоминая о себе, о своей неимоверной силе.

Джэйфф специально вывел женщин на одну из вершин, чтобы они могли увидеть, как солнце, похожее на золотой нож, взрезает серый полог низких облаков, а сильный южный ветер гонит их прочь. Небо расчистилось очень быстро — бирюзовое и высокое, — а мелкая рябь волнения высеребрила морскую даль.

— Завтра будет уже совсем жарко, — молвил шуриа. — Этой ночью потеплеет.

А потом они стали медленно спускаться в долину по едва приметной тропке. Она петляла меж стволов и камней, иногда терялась, потом находилась снова, чтобы ближе к вечеру вывести путников к остаткам хутора.

Все то немногое, что сохранилось на месте чужой тяжелой жизни и безвременной смерти.

Несколько серых валунов, заросших мхами и лишайником, торчащие, словно спины диковинных животных, посреди прошлогодней сухой травы и молодого лозняка, да невысокий, словно подгнивший зуб, остов печной трубы, тоскливо устремленный в сумеречное небо, — вот и все, пожалуй, что указывало на то, что здесь когда-то стоял дом. Когда, чей? Грэйн, по большому-то счету, это было неважно. И без разъяснений понятно, что по своей воле никто не бросит небольшое расчищенное поле и заросший сад, никто не станет поджигать над головой собственный кров. Следы давнего пожара до сих пор не скрыла свежая весенняя зелень. И тишина. Только несколько — четыре! — кривоватых яблонь, сплошь усеянных крупными, медово-сладко пахнущими цветами. Два больших дерева, одно поменьше и одно совсем маленькое, карликовое.