Я в ужасе смотрю на огромную, с кулак взрослого мужчины, дыру во лбу Пауля, из которой струится темно-красная кровь, заливающая его лицо. Она течет так быстро, что на дне окопа образуется небольшая лужа. Два индивидуальных пакета, которые я торопливо прижимаю к ране, никак не могут остановить кровотечение. Лужа крови с каждым мгновением делается все больше и больше. Мои руки дрожат. Колени слабеют, ноги трясутся. Мне нехорошо. Чувствую, что могу потерять сознание от вида крови. Лицо моего друга покрывает мертвенная бледность. Где-то совсем рядом разрывается снаряд, заставляющий меня вздрогнуть. Прижимаю ладони рупором ко рту и кричу:

— Санитары! Сюда! На помощь!

— Что случилось? — спрашивает чей-то голос.

— Пауля Адама ранило. Прямо в голову. Может, его еще можно спасти!

— Чертов снайпер! — отвечает все тот же голос.

Несмотря на грозящую мне опасность, я не могу усидеть в окопе, я должен что-то сделать. Охваченный паникой, вылезаю наружу и бросаюсь в направлении тыла. Вскоре я падаю в какую-то воронку, оставленную взрывом снаряда.

— Ты что, с ума сошел? Жить надоело?! — рычит на меня какой-то унтер-офицер. В моих ушах все еще стоит звон от недавнего взрыва. По краям воронки земля перепахана вражеской пулеметной очередью.

Я часто дышу, и меня охватывает дикий кашель.

— Может быть, и сошел, но моему товарищу срочно нужна медицинская помощь! Может быть, еще удастся спасти Пауля Адама!

— Успокойся! — говорит унтер. — Если у него ранение в голову, то спешить некуда, врач тут уже не поможет.

— Нужно хотя бы попытаться спасти его. Он не может оставаться там, в окопе. Если сейчас что-то начнется на передовой, я не смогу бросить его. Кроме того, мне нужен второй номер.

— Я знаю, командиру уже доложили. Он сейчас у минометчиков. Там нескольких парней убило снарядными осколками.

Возбуждение понемногу отпускает меня. Зачем я убежал из окопа? Неужели собирался привести к Паулю врача? Или просто не мог больше оставаться рядом с Паулем и смотреть на его безжизненное лицо? Мы только что говорили с ним, и через считаные секунды он умолкает и лежит передо мной с ужасной раной в голове, из которой, как из ручья, с журчанием выливалась кровь.

Я понимал, что Пауль умер сразу. Мне показалось, что он что-то говорит, но это было иллюзией, просто в последний раз дернулись мышцы лица. Чертов снайпер! Если бы он только попался мне на глаза, то я бы с удовольствием уничтожил его, без малейшего сожаления, даже если бы он на коленях умолял пощадить его. Во время короткого затишья кто-то выбирается из воронки и бежит к моему пулеметному гнезду.

— Оставайся там и жди меня! — кричу я ему вдогонку.

Я узнаю в нем нашего нового санитара и бросаюсь вслед за ним. Он славный парень, и я надеюсь, что с ним ничего не случится, — я считал бы себя ответственным и за его судьбу. Вражеские мины и пулеметные очереди заставляют нас укрыться за небольшим бугорком.

— Адам еще жив? — спрашивает меня санитар. Я отрицательно качаю головой.

— Ему выстрелом разнесло пол головы, — объясняю я.

— Я сам проверю, — отвечает санитар и устремляется к моей огневой точке. Вскоре я снова оказываюсь в своем окопе. Стараюсь двигаться осторожно, чтобы не наступить на Пауля.

— Он потерял очень много крови, — объясняет санитар, указывая на замерзшую лужу крови на дне окопа. — Тут ничего уже нельзя сделать. Он, должно быть, погиб сразу.

Я киваю.

— Что мы можем сделать? Я здесь не смогу развернуться.

Санитар смотрит на меня.

— Я понимаю, ты предпочел бы не бегать туда-сюда. Давай посмотрим, сможем ли мы перетащить твоего товарища в другой окоп, чтобы он не мешал тебе, если понадобится открыть огонь по врагу. Тут рядом есть траншея, там уже лежат два убитых солдата. Их накрыло артиллерийским снарядом, прямое попадание.

Проходит примерно час, прежде чем снова устанавливается относительное затишье, и мы осмеливаемся перенести тело Пауля в соседний окоп. Фриц Хаманн прикрывает нас огнем своего пулемета, заставив вражеских снайперов и пулеметчиков прижаться к земле. Но после этого начинается настоящий ад. Русские обрушивают на нас залпы своих минометов. Когда мне удается благополучно запрыгнуть в мой окоп, я нахожу там панцергренадера Шредера, прижавшегося к заледенелой земляной стене.

— Командир сказал мне, что я должен доложить тебе. Он назначил меня твоим вторым номером, — сообщает он.

Этого еще не хватало! Почему мне прислали вторым номером именно белокурого Шредера, он же самый что ни на есть мальчишка! Неужели не нашлось никого другого? Мне хочется накричать на него, хотя я не знаю, почему. Сажусь на ящик с патронами напротив него и закуриваю трубку. Шредер курит сигарету.

— Ты знаешь, что Пауля Адама убили? — спрашиваю я.

— Знаю. Выстрелом в голову.

— Значит, ты хорошо представляешь себе, что может случиться с тобой, если будешь без нужды высовываться из окопа.

— Такое не с каждым случается. Кроме того, нам ведь иногда и приходится время от времени поднимать голову над бруствером, верно?

Интересно, думаю я, было ли у Пауля предчувствие скорой смерти? Но Катя! Она, должно быть, что-то чувствовала, потому что попросила меня присматривать за ним. Она не может упрекнуть меня за случившееся: ведь я делал все, что только было в моих силах. Я даже накричал на него, чего никогда себе прежде не позволял. И вот теперь в мой окоп попадает Шредер! Катя просила меня присматривать и за ним тоже. О, господи! Разумеется, я сделаю все, что могу, но ведь не привязывать же мне его?

Сейчас уже вторая половина дня. Сегодня туманно, и это может стать нашим серьезным преимуществом, затруднив снайперам их смертоносную работу. Минометный обстрел ослабевает. Время от времени смотрю в сторону позиций противника. Там тоже пока все спокойно. Лишь изредка вижу отдельные фигурки красноармейцев, ползущих по снегу.

Это неприятно, но у меня нет никакого намерения использовать служебное положение в личных целях.

— Это ради твоего блага, Шредер, — объясняю я. Он уже приподнялся и встал за пулеметом. Возможно, враг до сих пор нас не видит.

— Ничего не видно, это я точно могу сказать, — откликается мой второй номер. Затем показывает рукой и возбужденно спрашивает: — Что это там такое?

Я вижу впереди лишь какую-то тонкую черную линию, движущуюся слева направо.

— Можно снять телескопический прицел и посмотреть в него? — спрашивает Шредер.

— Неплохая мысль. Снимай, но только осторожно!

Шредер медленно наклоняется вперед и откручивает винт. Прицел не снимается, должно быть, примерз. Шредер берется за винт обеими руками и слегка выпрямляется. Раздается громкий хлопок. Шредер, совсем как недавно Пауль Адам, валится на дно окопа. Прежде чем схватить бинт и наклониться к нему, я кричу: