Подошедший к Серегину Юрий Михайлович протянул ему раскрытую папку с документами и авторучку. Серегин быстро подписал все необходимые документы, после чего его отпустили и позволили подняться с «лобного места».

Чиновник вернулся к «Мерседесу» и, усевшись рядом с Томашевским, протянул ему подписанный экземпляр договора.

– Вот и хорошо, вот и ладненько, – проговорил Юрий Михайлович, – вот и договорились.

Он улыбнулся Томашевскому, ощерив свои мелкие желтые зубы. Однако тот, не обращая на него никакого внимания, тщательно пролистал все бумаги, после чего небрежным жестом протянул их референту, усевшемуся на свое место в «Мерседесе».

– Леонид Петрович, – холодно проговорил Томашевский. – Расплатитеь, пожалуйста, с Юрием Михайловичем, с учетом его премиальных за нестандартные условия работы и удачно совершенную сделку.

Референт вынул из кармана конверт и протянул его работнику Фонда имущества. Тот, приняв конверт, раскрыл его и принялся быстро пересчитывать купюры.

– Не здесь! – неожиданно рявкнул Томашевский.

– Что не здесь? – удивленно произнес Юрий Михайлович.

– Деньги пересчитывайте не здесь. Идите в «Вольво», именно в ней вы и поедете в город, – в голосе Томашевского слышалось плохо скрываемое презрение.

– Я думал, вы меня подбросите…

– Нет, – жестко ответил Томашевский. – У нас другой маршрут. Вас отвезут в город мои люди.

Когда чиновник вылез из машины, «Мерседес» плавно развернулся и поехал в сторону автотрассы. Следом за ним тронулась и «Вольво», в салоне которой ехали пострадавший Серегин, стонавший всю дорогу, его мучители и чиновник Фонда имущества, с помощью которого Серегина только что лишили его собственности.

* * *

Полунин вошел в подъезд кирпичного пятиэтажного дома сталинской застройки и, устало ступая по чистым, недавно вымытым ступенькам лестницы, поднялся на третий этаж.

Он остановился у высокой дубовой двери с массивной ручкой, на которой висела металлическая табличка с надписью: «Либерзон Игорь Зямович».

Кнопка звонка была старой, как и сам звонок, тренькающие звуки которого донеслись до слуха Полунина из глубины квартиры.

Через несколько секунд он услышал тихие, шаркающие шаги, маленький кристаллик света в середине дверного глазка погас, и через секунду дверь, щелкнув замком, отворилась. На пороге появился невысокий, совершенно лысый старик.

Он был одет в потертые брюки, которые были немного ему велики, кроме того, на нем был черный вязаный джемпер, тоже висевший на нем очень свободно.

У старика была массивная морщинистая шея, круглое лицо, сплошь покрытое коричневыми пигментными пятнами, и очень крупные руки, с видневшимися на них вздутыми синими жилами. Мужчина производил впечатление сильно похудевшего и сдавшего с годами толстяка, об этом свидетельствовала и висящая на нем одежда, и дряблая, как у бульдога, кожа шеи.

Однако живые черные глазки с лукавой искринкой в глубине говорили о том, что этот старец еще полон сил и что, видимо, несмотря на свойственные его возрасту причуды, ум у него остался незамутненным.

– Вова, секунду назад я окончательно убедился в том, что история повторяется, – произнес Либерзон, глядя на Полунина. – Много лет назад, когда мы вместе выходили из ворот тюрьмы, я запомнил вас именно таким: эта неброская потертая одежда, эта вечная усталость во взгляде умных глаз… Прошло много лет, и вот я снова вижу вас здесь, словно ничего не изменилось за все эти годы.

Либерзон шагнул навстречу Полунину и, прижавшись к его груди, крепко обнял Владимира. Полунин также сжал старика в объятиях и тихо произнес:

– Здравствуй, Изя. Наверно, ты прав, говоря, что история повторяется. Жизнь сделала круг, и я снова стал гонимым бродягой, которому нужны помощь и защита.

Либерзон сразу же отпрянул от Полунина и, посмотрев на него своими лучистыми глазками, произнес:

– Вова, я хочу вам сказать, что действительно ничего не меняется и, как много лет назад, я рад тебя видеть, что бы с тобой ни случилось.

Он обнял Полунина за плечо и проводил его в квартиру.

– Вова, проходите на кухню, – произнес Либерзон, направляясь туда первым. – Все женщины и дети нашего семейства уехали на дачу. Мой сын Виталик – вы помните, наверное, этого бездельника, у которого лучше всего получается трепать нервы своему отцу, – так вот, Виталик, несмотря на выходной день, ушел на работу. В последнее время у него появились какие-то новые планы, о которых мне ничего не известно. Боюсь, что он готовит мне сюрприз, от которого я получу второй инфаркт, – первый я пережил полтора года назад.

Так, не переставая болтать, Либерзон суетился на просторной, хотя и заваленной всяким барахлом кухне, готовя для Полунина чай.

Он поставил перед Владимиром чашку чая и несколько бутербродов с ветчиной, которые он достал из холодильника. Себе же Либерзон налил какого-то травяного отвара из термоса.

– Ну что ж, Вова, я думаю, пора старому еврею умолкнуть и послушать рассказ своего гостя, – заявил наконец Либерзон.

Он уселся за стол напротив Полунина и уставился на него выжидательно. Полунин отпил из чашки и сказал:

– Рассказ, Изя, будет долгий. Однако я должен рассказать тебе всю правду. Если ты решишь помочь мне, ты должен знать, с кем и с чем связываешься… …Когда Полунин закончил, Изя несколько секунд сидел молча, задумчиво уставившись на свою опустевшую чашку, затем, поднявшись на ноги, засуетился на кухне, переставляя какие-то многочисленные чашки и кастрюльки.

Потом он неожиданно повернулся к Полунину и спросил:

– А чем я могу тебе помочь?

– Мне нужно спрятаться.

– Надолго? – тут же спросил Изя.

– Не знаю, – пожал плечами Полунин. – Возможно, надолго. Мне нужно выждать время и обдумать сложившуюся ситуацию. Кроме того, мне надо, чтобы ты кое-что выяснил для меня. И последнее. Я хочу, чтобы ты служил связным между моими людьми в городе и мной. После того, что я тебе рассказал, ты, видимо, уже понимаешь, что это опасная затея, и ты вполне можешь от этого отказаться.

Либерзон с грустным видом сидел за столом, машинально двигая чашку с места на место. Наконец он оставил ее в покое и посмотрел на Полунина:

– Вова, много лет назад вы, тогда еще молодой человек, видели, как здоровый амбал собирается лишить меня здоровья, и, не задумываясь, кинулись мне на помощь, после чего попали в больницу и сами лишились здоровья. Почему же сейчас я, старый пердун, который уже пожил на этом свете так долго, что он осточертел ему, должен заботиться о своей безопасности, когда вы находитесь в беде и вас, еще молодого человека, хотят лишить жизни какие-то отморозки и беспредельщики?

Либерзон тяжело вздохнул и продолжил:

– Нет, Вова, я помогу вам всем, чем смогу. И неважно, рискую я при этом жизнью или нет.