— Зачем? — рявкает в свою очередь. Но это даже не эмоции. Делает это умышленно. Не на нерве. Просто чтобы меня тормознуть. Свои эмоции не выказывает. И это по непонятным причинам больше всего обижает. — Для тебя разве важно? Уходишь же через неделю. Какое тебе до меня дело? Почему волнуешься? Отбыла свой срок? Все.

— Не надо. Не говори так. Конечно, я о тебе волнуюсь.

— Почему? — повторяет это дурацкое, холодное, пустое слово.

— Просто… Я давно тебя знаю…

— И все? — спрашивает и смеется.

Этот звук — словно тысячи иголок в кожу впиваются и жгут нервные окончания.

— Ты мне не чужой, — кажется, это все, что могу сказать. Некий максимум. Дальше вместо слов с губ срывается лишь тяжелое хриплое дыхание.

— Ложись, — давит Рейнер. — Сейчас у меня нет настроя, выслушивать эту хрень.

Круто развернувшись, скрывается в ванной. А я в растерянности остаюсь посреди спальни.

В последнее время практически все, что между нами происходило, вызывало у меня восторг и радость. И я рассчитывала, что оставшуюся неделю будет так же. Глупо, возможно, но хотелось насладиться последними днями вместе. А сейчас все наоборот валится, рассыпается на куски. И от этого я чувствую попросту непереносимую боль и сильнейшее огорчение.

Колеблюсь, но через какое-то время все же робко бреду в ванную. Набираю скорость ближе к душевой кабине. Шарпая стеклянные дверцы в стороны, практически врываюсь. Как есть, не раздеваясь, в пижаме под теплые водяные потоки становлюсь.

— Ты сволочь, грубиян и бандит! Мне не симпатичен! Но… — не могу высказать все, что на самом деле чувствую. Не могу! Перед самой собой не решаюсь открыть этот шлюз. Боюсь… — Что тебе сказать? Что?

Способен ли шум воды заглушить то, что у меня на эмоциях вырывается?

Подскажи же…

По лицу Рейнера ничего не разобрать. Долго стоит и не отвечает. А потом хватает меня за плечи и глубже втягивает. Разворачивая, грудью к кафелю притискивает. Жду, что, как случалось, шорты с меня сдернет и отымеет без лишних сантиментов. Однако вместо этого ощущаю, как щекой к моей щеке прижимается. Всем своим большим мокрым телом в меня впечатывается, но раздеть не пытается. Чувствую его и задыхаюсь.

— Мне ничего не нужно говорить, — цедит приглушенным и скрипучим тоном. — Себе признайся уже! Этого будет достаточно.

Отпускает, и я, несмотря на слабость в ногах, тут же разворачиваюсь.

— Если ты не объяснишь, что сегодня произошло, уйду прямо сейчас! Не дожидаясь конца недели.

— Хрена с два я это позволю! Будешь сидеть до последнего. Даже если мне придется тебя запереть.

— Ты все испортил! Все испортил! — перекрикиваю шум воды и свои сбившиеся в истерики мысли. — Ненавижу тебя, понимаешь? — в отчаянии толкаю его.

Андрей коротко смеется и, скручивая мои волосы на затылке, придавливает к себе. Лицом тоже прижимается, намереваясь поймать губами мой рот.

— Не целуй меня, — упираюсь ладонями в плечи и пытаюсь отвернуться. — Не целуй!

Конечно же, он не слушает. Отказ его лишь больше распаляет. С таким напором по моей коже скользит, не увернуться. Если бы отросшая щетина была сухой, оставила бы воспаленные ссадины. Добравшись до моего рта, Андрей сначала кусает, с явным умыслом испугать. А когда я на секунду притихаю, захватывает полную власть. Губами и языком. Влажно и жадно. Откровенно и неотступно.

Рецепторы взрывают знакомые вкусовые ощущения.

Мой мужчина. Мой.

Почему он такой?

Чувствую его возбуждение. Твердый член упирается мне в живот. Крепкая ладонь рвет отворот пижамной кофты и жестко сжимает грудь. На кафельный пол с гулким стуком опадают пуговицы.

— Я не буду… Не хочу… Не сейчас… Прекрати… — выталкиваю, как только появляется возможность.

Без шуток, натурально рвусь из его рук. Только ведь шансы на побег, если сам не отпустит, мизерные.

— Потрогай меня…

— Нет!

Находит мою ладонь и внаглую тянет к члену. Обхватываю его, потому как не желаю поцарапать и причинить физическую боль.

— Расскажи мне… — меняя тон, буквально умоляю.

— Что? — толкается мне в ладонь.

— Все расскажи. Пожалуйста…

— Зачем тебе? — с тем же упорством спрашивает. — Не нужно тебе это.

— Нужно… Очень…

— Мне тоже нужно. Дашь или не дашь?

Горячее дыхание вновь касается моего рта. Андрей влажно и нетерпеливо прихватывает мои губы своими.

— Если дам, расскажешь?

— Это твоя цена? — как обычно, прямо задает вопрос.

— Умышленно меня обижаешь?

— Нет. Не обижаю. Хочу тебя.

Зажмуриваюсь ненадолго, а потом киваю. Тиски рук ослабляются, позволяя мне прокрутиться обратно лицом к стене. Упираясь лбом в кафель, сама спускаю шорты, они мокрой массой шмякаются на поддон. Андрей тем временем, лишая меня последней защиты, тянет с плеч кофту. Шагает ближе и приглушенно командует:

— Обопрись на стену.

Все случается очень быстро. Он входит длинным мощным толчком. На пару секунд застывает без движения. Чувствую только тяжелое и громкое дыхание на затылке. Сама часто и надсадно дышу. Подстраиваюсь, насколько возможно, расслабляю мышцы. Конечно же, принимаю его. Как иначе? Рейнер обхватывает меня обеими руками. Слишком крепко сжимает, но мне и это нравится. Он толкается раз, другой, третий… и кончает. Прикусывая в районе затылка, хрипло и протяжно выдыхает свое освобождение.

Объятия длятся дольше, чем секс. Я не вырываюсь. Самой этот контакт необходим. С ним внутри и снаружи. Впервые Андрей не довел меня до оргазма, но это сейчас и не нужно. Я не могу насытиться его близостью.

Несмотря на теплый душ, начинаю трястись. Это нервное напряжение покидает тело. Рейнер касается губами моего плеча и, смягчая зажим, бесцельно поглаживает меня руками.

— Погиб мой друг, — озвучивает, наконец.

— Я его знаю? — говорю тихо и осторожно, словно спугнуть откровение боюсь.

— Нет.

— Его кровь…

— Да.

— Как он погиб?

Шумный вздох позади.

— Его убили.

Дурацкий у меня все-таки характер. Если расстроена, не могу ни на чем сосредоточиться. Несмотря на то, что умом понимаю, существуют вещи, которые не могут ждать позитивного настроя. Их нельзя на время отодвинуть. Учеба требует должного внимания и систематической исполнительности.

«Его убили…»

Это сообщение закрадывается в сознание и бьется там непрерывным эхом. Не могу отпустить и забыть. Почему? Зачем? Что за друзья у Рейнера, раз их убивают? С чем таким связан сам Андрей? Знаю, что в его жизни присутствует и криминал, но последние события потрясают до глубины души. На нем ведь столько крови было… Он ей буквально весь был пропитан. Что за люди могут такое сделать? Грозит ли что-то Андрею? Способен ли сам на подобное? Еще эти устрашающие мужики, черным кортежем следующие за ним, словно дикая стая…