Я написал ему в ответ:

Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о применении подсознательных звуков и частот, имеющихся в военном арсенале? Если сегодня и есть человек, способный пролить свет на этот вопрос, то им, несомненно, являетесь вы.

Отклик пришел мгновенно. Полковник заявил, что мое утверждение о том, что армия США хоть когда-либо могла рассматривать возможность применения подсознательных звуков или частот «попросту бессмысленно». И это странно.

Я покопался в своих записях и нашел интервью с полковником, которое взял у него прошлым летом. В тот момент я не был так уж заинтересован в акустическом оружии и старался найти сведения о липкой пене и «козлочетстве», однако в нашем разговор, как мне помнилось, эта тема все же промелькнула.

— Армия когда-нибудь кого-нибудь обрабатывала подсознательными звуками? — спросил я его.

— Понятия не имею, — сказал он.

— Что такое «психокорректорное устройство»? — далее спросил я.

— Понятия не имею, — вновь ответил он. — Его не существует в природе.

— А что такое неслышимые звуки?

— Понятия не имею. И вообще, на мой взгляд, это типичный оксюморон.

Он смерил меня пристальным взглядом, намекавшим на то, что я лишь разыгрываю из себя журналиста, а на самом деле являюсь опасным и непредсказуемым субчиком, свихнувшимся на теории заговора.

— Как, вы сказали, ваша фамилия? — неожиданно потребовал он.

Я залился краской. Полковник Александер вдруг показался мне очень пугающей личностью. В своем Уставе Джим Чаннон отвел страницу на описание выражения лица, с которым боевой монах должен встречать врага или незнакомца. «Неизменная, легкая и загадочная улыбка, — писал он. — Глубокий и немигающий взгляд, свидетельствующий о том, что человек чувствует себя хозяином положения и удовлетворен всем. Спокойный, невозмутимый и прямой взгляд, указывающий на желание быть открытым». Сейчас полковник Александер дарил мне взгляд, который я могу передать лишь как «загадочный», «немигающий» и «пристальный».

Я вновь назвал ему мою фамилию.

Он сказал:

— Толченый мухомор.

— Пардон?

— Ничего такого нам не предлагали, и мы это не обсуждали, хотя рубежи нелетальных технологий излазали вдоль и поперек, — заявил он. — Мы не облучаем людям мозги, не устраиваем повальную слежку и так далее и тому подобное. Все это чушь собачья.

— Я прямо в растерянности, — сказал я. — Конечно, я мало чего в этом понимаю, но я видел ваше имя под докладом, где упоминалась некая штуковина под названием «психокорректор».

— Бессмыслица, — повторил Александер, хотя выглядел при этом озадаченным. А потом он просветлел лицом и сказал, дескать, верно, доводилось сидеть на совещаниях, где обсуждались подобные темы, однако не было представлено доказательств, что такие машины хоть когда-либо сработают. «Каким вообще образом вы сможете это сделать [обработать человека неслышимыми звуками], не затронув при этом нас? Ведь любой окажется в зоне поражения».

— Затычки в уши? — предположил я.

— Ой, да бросьте.

— Конечно, — согласился я. — Вы правы.

А затем беседа свернула на тему летального разглядывания козлов — «в научно контролируемых условиях», как выразился полковник Александер, — и тогда-то он и сказал мне, что автора этого мастерского достижения звали вовсе не Майкл Эчайнис, а Гай Савелли.

Как можно обдать кого-нибудь неслышимыми звуками, «не затронув при этом нас»?

В тот момент это произвело на меня впечатление неоспоримого аргумента, который к тому же камня на камне не оставлял от любых параноидальных теорий насчет машин «мозгового контроля», которые циркулируют в Интернете. Ну конечно, это не сработает. Мало того, было облегчением поверить полковнику Александеру, потому что он вновь сделал из меня здравого человека, а не того свихнувшегося на заговорах психа, о чем намекал его взгляд. Мы были парочкой рациональных людей — полковник и журналист, — которые обсуждают рациональные проблемы в рациональном ключе.

Но вот сейчас я сообразил, что если против Джамаля в допросном помещении в Гуантанамо действительно применялись неслышимые звуки, то в его рассказе содержался один важный намек, а именно: хитроумная армейская разведка преуспела-таки в решении досадной проблемы, которую обозначил передо мной полковник Александер.

«Включил, — сказал мне Джамаль, — и удалился».

Тогда я вывел на экран военный доклад «Нелетальное оружие: Терминология и библиография», который перечисляет общим счетом двадцать один вид акустического оружия, находящегося на различных стадиях разработки, включая инфразвук («…крайне низкочастотный звук, который способен преодолевать большие расстояния и беспрепятственно проникать внутрь большинства строений и автотранспортных средств… биологическое воздействие: головокружение, непроизвольное опорожнение кишечника, дезориентация, рвота, потенциальные повреждения внутренних органов или смерть… По своей эффективности превышает действие ультразвука…»).

А предпоследним пунктом в этом перечне шел… психокорректор, который предполагает «визуальное или акустическое воздействие на объекты путем встроенных подсознательных сообщений».

Я прокрутил до первой страницы. Вот, пожалуйста. Одним из авторов этого документа числился полковник Джон Александер.

И наша электронная переписка продолжилась.

Я спросил разрешение полковника включить в эту книгу его взгляды на историю с Гуантанамо, и он ответил:

Не вполне понимаю, что вы имеете в виду под «историей с Гуантанамо». Мой взгляд на все эти факты куда более широк. ИМХО [по моему скромному мнению], идет очередная Мировая война, и она религиозная. Сейчас перед нами стоит проблема, как быть с военнопленными в войне, которая никогда не кончится. Раньше этот вопрос никто и не поднимал. Традиционный ответ (на протяжении тысячелетий) был таков: убить или обратить в рабство.

Нелегко такое сделать в наше время.

Альтернативное решение, которое мог предложить полковник, для меня лично было очевидным, коль скоро я кое-что знал о сфере его профессиональных интересов. Когда нельзя убить врагов или вечно держать их в заточении, остается только один выход (или, если угодно, снаряд в пушке полковника Александера): надо изменить им мозги.

«Полевой Устав Первого Земного батальона» призывал разработать устройства, которые могли бы «излучать энергию в толпу». История подсказывает нам, что всякий раз, когда случается великий американский кризис — Война-с-террором, вьетнамская травма и ее последствия, «холодная война», — военную разведку начинает привлекать идея контроля за мыслями. У них возникает целая куча безумных прожектов, которые все кажутся смехотворными, пока их не начинают применять на практике.

Я написал очередной мейл полковнику Александеру, интересуясь, не является ли он и в самом деле сторонником применения некоей «мозгоконтролирующей машины», и он ответил (с толикой зависти и настороженности), что «если бы мы и впрямь занялись копанием в мозгах, то возникла бы целая куча вопросов, связанных с конспирацией и организацией».