«Неужто со страху померещилось? Так не первый раз в бой иду, дрожи в членах нет, голова вроде соображает… не-е, страху, чтоб глаза застил, нету. И великое их число – не мара, идут, сволота католицкая, на нас самые что ни на есть натуральные враги. Разведка проспала? Хм… ошибиться каждый может, да только навряд Свитка мог ТАК сильно промахнуться. Значит… перехитрил меня Владислав, чтоб ему на том свете черти до скончания веков покою не давали. Ладно, правильно Аркадий говорил: «Еще не вечер!» Выстоим, выдюжим, а полякам с другого бока ох кисло придется…»

Пока Хмельницкий переживал по поводу возникшей опасности и перемещался к своей гетманской доспешной коннице, битва разгоралась. Как раз в момент перехода на легкую рысь польской кавалерии прилетели очередные подарочки от казацких пушкарей – связанные цепями ядра. Неизвестное еще здесь изобретение для лишения вражеских кораблей парусов, маневренности и скорости. В плотных массах невольно сгрудившихся людей и лошадей новинка показала себя весьма достойной применения. Влетев в ряды конников, вращающиеся вокруг общего центра ядра оставляли после пролета не улочки, а широкие проспекты. Правда, недлинные, но скакавших впереди – а располагались там самые лучше вооруженные и защищенные всадники – эти ядра проредили основательно. Однако не только не остановили, даже не замедлили движения.

Этот залп стал последним для одного из восьмифунтовых орудий, взорвавшегося при выстреле. И для всей обслуживавшей его команды. Чугун – не самый подходящий металл для пушек, но… за короткое время и так относительно дешево отлить орудия из чего-то другого не получилось бы. Других пушкарей такая гибель товарищей ничуть не смутила. Враги приближались, и необходимо – жизненно в прямом смысле этого слова – было успеть перезарядить и выстрелить еще раз.

Артиллеристы проявили чудеса скоростного пробанивания и заряжания – благо при этом использовались картонные картузы с готовым, заранее отмеренным зарядом пороха и чугунных осколков – и успели дать третий залп, в упор, картечью. Чуть раньше пустили свои снаряды ракетчики. Ракеты пролетели за спины авангарда и разорвались НАД польской конницей и пехотой. А также, не менее четверти, над или за оврагом, ограничивавшим поле боя с юга.

Вопреки надеждам, грохот взрывов над головой и разлетающиеся вокруг крупные чугунные осколки никого на польском правом фланге не испугали. Или испугали, но не настолько, чтобы они забыли свой долг. Шляхта того времени, тем более фронтирная, русская, воевать еще умела. Конница продолжила свое движение на врага, пусть и без тысячи с лишним всадников, убитых, тяжелораненых или оглушенных, упавших под копыта своих же товарищей. Если кто из них и выжил, то в бою участвовать уже точно не смог. Вот среди бежавших вместе с пешими наемниками добровольцев из челяди смертоносные взрывы произвели немалую сумятицу. Однако набежали сзади другие, от ракет совсем не пострадавшие, и перетрусившие с непривычки Янеки или Анджеи продолжили атаку.

Атаковавшие вдоль болота польские татары и хорваты от артиллерийского огня и ракетного сюрприза пострадали существеннее. Летели они толпой, с воплями и улюлюканьем, но изначально чувствовали себя обреченными. Большое расстояние не помешало им рассмотреть железные ряды вражеской конницы. У черкесов и коней одевали в кольчуги, даже солнце, светившее атакующим в глаза, видеть это не мешало. А в схватке доспешного и безбронного шансов на победу понятно, у кого больше. Если же сталкиваются массы всадников, то сохранить жизнь незащищенным может разве только чудо. О котором истово и молились татары и хорваты перед боем.

Однако и в этом случае ни Христос и Дева Мария, ни Аллах молитвы не услышали. Не только ядра, но и картечь выкашивали их беспощадно. Весьма интенсивный огонь из ружей также стал неприятной неожиданностью. Такой плотности, дальности и точности Европа еще не знала. К счастью для кавалеристов, большая часть засевших в таборе стреляла по пехоте, атаковавшей непосредственно их. Авангард Тышкевича не выдержал. После картечного залпа, положившего на землю практически всех, кто скакал впереди, шедшие следом попытались остановиться, но задние-то подстегивали своих лошадей, стремясь проскочить обстреливаемое пространство… немедленно образовалась куча-мала. Не детская, безобидная и веселая, а смертоносная и жуткая для участников. Не один воин расстался с жизнью или получил тяжелые увечья в этой каше. О переломавших ноги лошадях и вспоминать нечего.

Не прозевали своего шанса артиллеристы. Они успели опять с невероятной скоростью перезарядить орудия и уже не залпами, а по мере готовности начали поливать картечью столпившихся врагов. Позиции пушкарей быстро окутались непроницаемыми для взгляда густыми облаками. Прекрасный солнечный денек для казачьих канониров быстро превратился в… непонятно что, так плохо видно без задымления в природе на Земле не бывает. Даже дышать в такой атмосфере – крайне сомнительное удовольствие. Но они продолжили пальбу в прежнем направлении.

Мокрые от пота из-за жары и страха татары и хорваты картечному «дождику» совсем не обрадовались, смерть собрала в этом месте богатый урожай. А пушки палили и палили. Их активно поддерживало более тысячи стрелков из табора и из окопов вокруг артиллерийских позиций. Наконец, конникам удалось развернуться и обратиться в бегство. Дай Бог трети из пошедших в атаку.

Увидев это, Татарин бросил в бой черкесов и доспешных донцов. Последних он бы приберег, но… уж очень много взаимной вражды и счетов было среди кавказских союзников. Пришлось вставлять между черкесскими отрядами казацкие, не всегда достаточно защищенные доспехами, лишь бы кони были рослые. Не без оснований он опасался, что черкесы сцепятся между собой вместо атаки врага. Также поначалу неспешно союзная конница пошла в атаку, подобно польской набирая ход постепенно. Правда, вид имела она не такой красочный, звериных шкур за спиной здесь не носили, флагов на копья не цепляли, в шелка перед боем не одевались. Однако и без этого выглядели шедшие на врага черкесы грозно.

Через завалы из лошадиных и человеческих тел, зачастую шевелящихся, стонущих или ржущих, пришлось пробираться осторожно и шагом, и только после этого удалось перейти на рысь, а потом и галоп. Польская артиллерия оказалась на порядок менее эффективной, чем казацкая, зато стрелки на валу гвоздили пусть не так часто, но достаточно убийственно. Кольчуги от ружейных пуль защищали разве что при попадании по касательной. Впрочем, даже заметные потери не помешали черкесам врезаться в рванувшихся навстречу польских всадников, гусар и панцирников. Пока первая волна союзной кавалерии добиралась до противника, остатки расстрелянного польского авангарда – остальные всадники заранее выстроились, по советам опытных офицеров, с проходом для отступающих – проскочили в тыл. Поэтому черкесам поначалу пришлось несладко. У них также весь авангард сгинул в схватке.

Но прав Наполеон – Победа, ветреная особа, действительно склонна обращать внимание на бо́льшие полки и батальоны. Тут гусар и панцирников было слишком мало, их довольно быстро стали теснить. Здесь чуть было не оказался роковым для коалиции другой сюрприз Владислава – обстрел с бокового вала, рядом с которым и кипела схватка. Продлись она дольше, могли черкесы этого огня и не выдержать. Как в плохом анекдоте, появился «чудотворец» Срачкороб, и все пошло неожиданно и… хм… в соответствии с его кличкой.